он со своего старинного стула с высокой спинкой не встал, но улыбнулся приветливо. Впрочем, его улыбка тут же стала чуть виноватой:
– Извини, Никита Владимирович, – все же чуть привстал он с сидения, – но ничем порадовать сегодня не могу. Ничего с прошлого раза «особенького» не сдавали. А «не особенькое»…
Сухая старческая ладонь протянулась в сторону стеллажа с предметами, которые, на его взгляд, настоящего ценителя никак не могли заинтересовать.
– Здравствуй, Илья Соломонович, – приветливо улыбнулся торговцу полковник, не собираясь подходить с рукопожатием; старик почему-то совсем не терпел прикосновения чужой плоти, – я сегодня не по плану, просто посмотреть.
– Смотри, – еще раз улыбнулся торговец.
Никита Владимирович подошел к стеллажу легкой походкой, и замер, буквально прикипев взглядом к клинку, обычному ножу, который, на первый взгляд, никак не мог находиться на этом прилавке. Обычная финка с наборной ручкой, предположительно плексиглассовой. Такие – знал Никита Владимирович – массово изготавливают на зонах. И цена им на базаре – максимум трешка. Даже с учетом того, что плексигласс был необычным. Пластины насыщенного ярко-алого и кроваво-красного цветов чередовались, образуя не совсем удобную на вид рукоять. Здесь же на ценнике красовались несусветные триста пятьдесят рублей.
– Он что, булатный? – хохотнул Чернов.
– Нет, конечно, – ответил подошедший тяжело и неторопливо Илья Соломонович, – но говорят, что за ним числится весьма непростая история. Длинная и кровавая. Как вот этот металл.
Его палец протянулся к более темной полоске на рукояти, но не достиг ее, ощутимо задрожав.
– Так это металл?
Чернов, в отличие от торговца, взял клинок недрогнувшими ладонями. И буквально принюхался к нему; естественно, в первую очередь протянув к ножу невидимые нити чуйки. «Запах» был…
– Родной, что ли? – задал себе вопрос Чернов, – как будто я с ним с детства не расстаюсь. Да и рукоять ничего так, удобная.
Он сделал несколько махов рукой; перехватил рукоять обратным хватом, и еще раз заставил свистнуть теплый застоявшийся воздух лавки. И засмеялся негромко, отметив, как неожиданно шустро отпрыгнул подальше Илья Соломонович.
– Торговаться будем? – задал Никита вопрос, который из его уст в этом подвальчике раньше прозвучал ровно шесть раз.
Илья Соломонович подобрался, выпрямился, разом сбросив с плеч не меньше двадцати лет. В лице его, тем не менее, сохранилась скорбная мина, указывающая на его тяжелейшее, прямо ужасное материальное положение, и многочисленную иждивенческую семью, которую он, старый еврей, обязан кормить… хотя бы один раз в день.
– А я вот с вами, Илья Соломонович, точно сегодня останусь голодным, – проворчал полковник, выворачивая (в переносном смысле, конечно – он все и всегда делал