сложенных, очевидно, из глины. Здесь, высоко в горах, было достаточно прохладно. Так что он передернул плечами, и заспешил, с каждым шагом чувствуя, что напряженные нити внимания, которые чуйка ощущала эти дни практически со всех сторон, начали таять. Они совсем истаяли, как только он перешагнул невидимую границу, которая проявилось теплом очагов селения. Он не удивился, и не остановился. Он теперь ничему не удивлялся.
Полковник шел по пыльной улице, хранившей тепло короткого осеннего дня, провожаемый взглядами немногих встреченных им аборигенов. На него смотрели не зло, и не добро. Скорее, равнодушно, с незначительной толикой любопытства. И никто не здоровался с ним, и не лез с естественным вопросом: «Какого, собственно, чужаку тут надо? Что он потерял в мире, где его никто не ждет?». Пришлось ему самому останавливаться перед парнем, разглядывающим что-то мимо него, и спросить; естественно, по-русски:
– Я ищу Мулло Закия. Есть тут такой?
Парень лет двадцати пяти явно учился еще в советской школе, и русский язык должен был знать. Да тут и знания такого не нужно было. Имя – или такой человек жил в кишлаке, или его не было. Оказалось, что жил. Парень даже поклонился чужаку, достаточно глубоко, и переспросил:
– Мулло Закия?! Мулло живет здесь. Пойдем, уважаемый, я провожу тебя.
И все это на довольно чистом русском языке. Впрочем, больше ни одного слова парень не произнес. Хотя поглядывал на ступавшего за ним полковника с изрядной долей любопытства. Может, он и сказал бы что-нибудь еще, вроде: «Вот, здесь живет тот самый Мулло Закия», – но не сложилось. Поскольку упомянутый Мулло уже ждал их у калитки, врезанной в высокий глинобитный забор. Он кивнул парню, отпуская, и молча указал гостю на уже открытую дверь. Никита Владимирович еще раз вспомнил детство, и, прежде чем войти, низко наклонив голову, в калитку, поприветствовал хозяина. Ну, и обозначил цель своего появления:
– Ассалому алейкум, уважаемый. Я по объявлению в газете. Меня зовут…
– Здесь так не здороваются, – буркнул хозяин, отчего-то недобро глянувший на полковника из под кустистых бровей, неожиданно черных при абсолютно седых волосах на голове и таких же бороде с усами, – и имя твое мне не интересно. Отведу тебя куда надо, вот там и представишься.
Говорил он по-русски, не в пример парню, очень чисто. Пригласил в дом, в первую по ходу комнату. Предложил располагаться – прямо на глиняном полу, застланном тонкими атласными одеялами. Одеяльца были настелены в несколько слоев вокруг низенького столика, от которого ощутимо несло теплом. Чернов раньше слышал о таком – о скрытом очаге под столом, где было так удобно и приятно греть ноги, а вслед за ними и весь организм. В памяти даже выплыло название – «сандал» – означавшее то ли сам этот очаг, то ли породу деревьев, дровами которых этот очаг и нагревался. С некоторой опаской он опустил ноги по колени в приямок, и закрыл было в блаженстве глаза. Кто бы ему дал расслабиться?!
В комнату