легкие, как воздух заполняет и с толчками выходит, как снова спазмами сжимает горло. Не сказать ни слова, все еще даже глаза не открыть. Кусок едва живого мяса, не человек вовсе. И бред абсолютно поехавшего сознания обжигает веки изнутри. В ушах стоит гул голосов, а может твой собственный голос бьется о черепную коробку. Шум извне не пробивается, его нет, и ты заточен в своей голове. И выхода из нее нет. Ты больше не жилец.
Вспыхивающие образы не похожи на явь. Полуразмытые картинки, карточки, размазанные дождем чернила. Напоминают извивающихся змей, рябь на глади озера и галлюцинации агонизирующего припадочного. Они мерцают, вьются перед глазами на коже, заставляют метаться по постели. До выкрученных суставов, до зубовной боли.
Сперва мутные образы не представляют собой ничего реалистичного. Но потом, сквозь боль и благословенное, уже растворяющееся забытье проступают воспоминания прошлого.
Добрая улыбка покойного брата и тихие слова прощания. Сетующая на что-то миссис Эддингтон, кажется, о разросшейся в одном из углов плесени – вечная беда старых английских домов. Заливистый смех моей матери, скончавшейся задолго до моего поступления в университет. Она так редко смеялась. Басистый голос отца зазвучал где-то совсем далеко на кромке сознания. Я забыл голоса покойных любимых людей – осознание уколом в сердце и спазмом в горле.
Меня затапливало жаром, лихорадочным и всесильным. Я плавился и бился в постели – как потом оказалось – и бредил. В образах являлись и другие воспоминания: запах скошенной травы на пашне под Черниговом, перезвон украшений – такой громкий, такой близки. Любовный шепот и звуки страсти – безудержного и горячего – первого – соития в духоте турецкой ночи; громкий голос муэдзина¹, читающего азан²; терпкий вкус инжира и чарующие песнопения юных ведьм, с которыми мне довелось знаться.
Совсем недалекие воспоминания – шорох платьев и звон хрустальных бокалов, звучащая все громче и громче музыка, взмывающая ввысь. И вместо чернильных набросков – яркие всполохи цвета и света. В нос ударяет запах пионов и слышится, сквозь гул голосов, возлюбленный шепот: «цветок зла».
Все резко обрывается и наступает благоговейная тишина. И длится она совсем недолго, но дает передышку – кажется, что грудная клетка вздымается, как после безудержного бега, а тело ломит от сильной нагрузки. Чувствую, как просыпаюсь. Заточенный в неподвластном мороке, тихо утопаю и схожу с ума. Выбраться из калейдоскопа не находится сил. Голос – знакомый, родной – пробивается сквозь темноту, словно через толщу воды, но не удается ухватится, не удается взмолить о помощи.
И на смену воспоминаниям приходят другие образы. Незнакомые, выбивающиеся из общей картинки. Не сразу осознаешь, что это – не воспоминания. И если прошлое пронеслось перед глазами быстро – вспышками, – то будущее куда более явно, словно бы подглядываешь в замочную скважину.
Привкус крови во рту не гадкий, но непривычный.