кеды я им не вынес, но кеды без формы ничего не значат.
Позже я открыл, что они меня обманули. Без всякой цели. Только потому, что начало дня, а кино уже было.
Это плохо.
Это катастрофа.
Посмотрят на меня, допустим, издалека. Из какого-нибудь 40-го века. Или из мегазвёздного скопления М13. Как я докажу – что я это я? А не Пафнутий какой-нибудь.
8
А город мой зелен был до того, что в обвое аллей, озёрных плавней, дворовых олешников казался кривоул и провинциален.
И хотя по проспекту тополя были выстроены во фронт и окублены, как пудели у министерских зданий, всего-то полукварталом ниже косились акации-солохи да древние мощи шелковиц ходили под себя багрецовой ягодой, и асфальт был липок и лилов.
Июль 1973, Кишинёв.
В дворик мой запахнуто было столько неусадчивого цветенья, фруктовых копн и ополченных тополей, столько виноградниковой мохны, астр, георгин, что и просластное солнце лишь выборочными врезками ложилось здесь и там, не задевая наземистые прохладу и тени…
И я старший из детворы!
Мы водили бесконфликтные тихие игры: войнуха… прятки… футбол. Да, футбол… До сих пор мне хотелось его слабого раствора. Не интриг, не драк, не унижений «Кожаного мяча». А – нового рывка, неизъяснимого разворота.
В том году вместо травмированного Бышовца в Киеве заиграл Блохин.
Левша и лебедь советского футбола.
Он был легкоступней, полётнее, разболтаннее в крепленьях.
И, главное, был у него финт: прокинуть мяч далеко вперёд и лететь вослед, как воздушный шар с газовым свистом. Пока защитник соображает, скрипит уключинами, грузно разворачивается с левого борта на правый борт, – Блоха, ха-ха, уже улетел.
Никто не мог сладить с этим финтом!
И как поют под любимые пластинки, под Том Джонса или Муслима Магомаева, так шлифовал я свой бег и обводку под блохинскую взмывающую игру.
Удовольствие моё было бы полным, если б не Шаинов из 12-й квартиры. Мильтон на пенсии. Ревматик с тростью. Он запрещал топтать траву. Только чиркнешь спичкой футбола, он тут как тут со скандалом. Хотя сам футбольный фанат: всякое утро Вера-почтальонша приносила ему свежий «Советский спорт» в росе.
А киоскерша у «Бируинцы» откладывала «Футбол-Хоккей» по понедельникам.
До «Бируинцы» 2 минуты на «Орлёнке». 4 минуты лёгким бегом.
Но для Шаинова это мучительный поход.
От ревматизма его закручивает на каждом шаге.
«Постой!.. Остановись, кому говорю!.. Не в службу, а в дружбу!» – заводил он по понедельникам, когда я, как ястребок, пролетал мимо на «Орлёнке».
Ладно, я не вредный. Сгоняю за «Футбол-Хоккеем» к «Бируинце».
Соседи всё-таки.
Однажды я купил там «64». Хотя и не думал покупать. Хотя у меня и денег не было (кроме 3 коп. на газировку). Просто киоскерша вдруг раз-под-прилавок и достаёт: «Надо?.. Для своих держу!..»
Я сказал: «Надо!» и отдал 3 коп. (с меня ещё 2). Приятно всё-таки – быть своим.
Тем более что Лебедев обрадовался покупке («Ух ты, ленинградский межзональный!») и кинулся в кухню за ножом.
«Надьк,