по сюжету шел арест Хемфри, герцога Глостера – дяди короля и лорда-протектора.
– Взять герцога и крепко сторожить!
Думали, кому отдать эту фразу: Сеффолку или Кардиналу. Решили – Кардиналу.
Марло
(за герцога Хемфри):
– Вот так-то Генрих свой костыль бросает,
Когда еще он на ногах нетверд…
Уилл
(развивает мысль):
Увы, отторгнут от тебя пастух,
И волки воют, на тебя оскалясь.
Когда б напрасны были страх и боль!
Я гибели твоей страшусь, король!..
И правда, Хемфри был единственной опорой несчастного короля.
– Правильно! – сказал Марло.
Повторим: и он постепенно привязывался к новичку. Возможно, этот заносчивый, неуемный, уверенный в своей гениальности и точно уж дурно воспитанный молодой человек (он был сыном башмачника, как Шекспир – перчаточника, а Кид – дьячка иль кого-то другого: эпоха пыталась стать на ноги и выбраться в люди) ощутил вдруг присутствие рядом чего-то (кого-то) другого… Может, равного. И почему-то нужного ему самому. Многие потом, вспоминавшие его, догадывались (к ним принадлежали и Шекспир, и, поздней, Давенант): он втайне подозревал, что век ему отмерен недолгий. И кому-кому, а ему-то во всяком случае следует торопиться. И невольное желание передать что-то… послание, даже вырастить ученика могло посещать его даже без участия его самого. И присутствие Уилла в его жизни могло быть по душе. Тот для этой роли годился. Хоть они и были ровесники, Марло все равно покуда считался старшим.
– У моего «Тамерлана» на театре – успех. Слышал, должно быть?
– Как же! Сам видел. Поздравляю!
– Благодарю! Полный успех! Не знал, куда деваться от объятий! А наш Хенслоу – знаток! – пугал меня: «Кто пойдет на Тамерлана, кто пойдет?!» Тамерлан! Это ж личность, понимаешь? Сила! Мы страдаем оттого, что рядом – сплошь недоноски. Не то что в средние века! Тамерлан – победитель! Люблю победителей!
– А я – побежденных! – сказал Шекспир.
– Ты что, не читал Макьявелля?
– Склонись перед падшими и нищими, ибо никто не знает, в ком из них Христос!
– Кто это сказал?
– Не знаю. Монах какой-то. Давно. Нас учили в школе… Но верно!
– Мало ли чему вас там учили!.. – сказал Марло неприязненно. А потом спросил: – Ты не католик случайно?
– Нет, – ответил Шекспир как-то слишком быстро. Может, испуганно.
– А-а… Ну-ну, ну-ну!..
(Католическая религия, напомним, еще при Генрихе VIII была в Англии если и не совсем запрещена, то за распространение ее карали.)
Марло сделал непонятный жест – плечами, головой. Мол, что с тебя возьмешь?.. И вытеснился из комнаты. От него всегда было ощущение, что он занимает больше места, чем вроде должен занимать. И что ему тесно всюду.
А Уилл глядел ему вслед. Они были ровесники, но приятель больше успел к тому времени.
Что-то зашуршало в углу. Уилл оглянулся: большая крыса выползла из-под комода и глядела на него – так свободно, не отрываясь. Глаза в глаза. Он запустил в нее башмаком.
– Нет, нельзя сюда перевозить детей. Крысиный город!
Марло сказал ему уже на пороге: