слезы сами шли у него из глаз. Воспоминания появлялись сквозь мутную пелену перед ним одно за другим, и он не смог справиться с наплывом эмоций и выронил снегиря прямо на пол. Стеклянная игрушка с треском упала и разбилась. В этот момент Виктору показалось, да скорее так и было, что разбился весь мир. Треснул. Раскололся. Вместе с чертовым снегирем и его красной грудкой.
– Это была любимая мамина игрушка… – тихо, но с такой нескрываемой злобой произнес Вова, и губы его дрожали на побледневшем лице, казавшимся теперь таким грубым, старым и некрасивым. – Любимая мамина игрушка!
Виктор, взглянув на крошечные осколки, в беспорядке валявшиеся на грязном полу, внезапно для себя понял, что ему все равно. Он не чувствовал ничего. Что ему эта несчастная елочная игрушка? Никогда он теперь не встретится со своими друзьями во дворе дома, не скажет им ни единого слова, не похлопает их по плечу и не посмеется над какой-нибудь глупой и неуместной шуткой. Умерли все те дети. Вместе с ними погибла и какая-то часть души самого Снегирёва, оставшегося абсолютно одиноким в этом чужом городе, который он никогда не любил и откуда так быстро сбежал, а сейчас всем сердцем жалел, что вернулся. Никто его здесь больше не ждал. И черт с ним, с этим снегирем. Виктор потерял в своей жизни гораздо больше, чем какую-то игрушку: первая любовь, Анька с красной заколкой в светлых волосах, после нее – родители, затем – Ксения Ростова, прекрасное имя, такая нежная, влюбчивая девушка, но решительная и твердая, как кремень. Все, кого он любил, умерли. Виктору казалось, что разбитый снегирь предшествует и его собственной смерти.
– Ты никогда не любил свою семью, – прошипел Вова, поднимаясь на нетвердые ноги и с ненавистью глядя на старшего брата. – Мы для тебя всегда были какой-то обузой, ведь так? Ты хотел как можно скорее нас покинуть, и сделал это при первой же попавшейся возможности. Ты бросил меня здесь, ты бросил маму и отца, наплевав на нас всех! Не ты убивался и рыдал на их похоронах, не ты вертелся, как белка в колесе, чтобы выжить после такой потери, не ты страдал!
Виктор, встав с пола, почувствовал, как непроизвольно напряглась рука, и кисть пронзило болью.
– Слишком много ты на себя берешь, Вова. Не один ты у нас такой несчастный.
– Ледяной у тебя взгляд, Витя… – казалось, даже разочарованно и с некоторой грустью безысходности, ответил ему брат. – Не жаль тебе никого.
Виктор, круто развернувшись, накинул черное пальто и вышел из квартиры на улицу. Горло заболело, и дыхание перехватило от резкого холодного ветра. Пачка сигарет помялась в кармане, и Виктор, пуская облака серого дыма, смотрел на зимнее утро, переходящее в полдень, темное и мрачное, как и он сам. Не жаль ему никого, и это правда. Его тоже никто не жалел.
Норильск оказался пустым, тихим городом. И очень холодным. Снег медленно падал вниз. Снежинки сверкали в пасмурном небе, как души давно умерших сверкают и кружатся в вечной пляске смерти. В декабре каждый встречается со своими собственными