возвышался клуб. Слева – школа. Справа – сельпо. Это всё, что успела разглядеть Раиса. Дальнейшее навалилось разом, и не то что смотреть – думать стало совсем некогда.
Шофёр вытащил из фургона два раскладных стола-прилавка, брякнул на них пару весов, Рябова с тяжелым стуком высыпала из мешка гирьки – и дело пошло. Люди, в существование которых ещё минуту назад не очень-то верилось – такой пустынной лежала площадь – мгновенно упёрлись двумя очередями в выносные прилавки. И пошёл торг! Брали не килограммами – десятками килограммов. На себя (побольше, с запасом), на родичей, на свата, на брата, на соседей, что в поле – весело, словом, брали, такой торговли Рая ещё не видела. Ножом она почти не работала – колбасу покупали, как говорят продавцы, палками да батонами.
Спереди шумела очередь, сзади весело покрикивал, поднося, будто снаряды, колбасу, шофёр, сбоку мелькала белыми рукавами халата Рябова – всё это Рая замечала лишь первое короткое время. Потом весь мир для неё сбежался в толстые поленья колбасы варёной, в палки колбасы копчёной, в циферблат весов, стук гирек, щелканье счётных костяшек и – деньги, деньги, деньги…
В основном деревня расплачивалась бумажными рублями да трёшками, очень редко – пятёрками. Чувствовалось: копились все эти купюры трудно, медленно, и откладывали их даже не столько от нищенских колхозных зарплат, которые совсем недавно начали выдавать вместо трудодней, а скорее от реализации излишков выращенного на личных огородах да в садах. Она бросала эту замусоленную разноцветь бумажек в плоский алюминиевый ящик, в коробку поменьше, тоже из алюминия, ссыпала мелочь. Подсчитывая сдачу, иногда путалась и вместо купюры зачёрпывала горсть монет. Правда, это быстро прошло – работная упряжь приладилась, притёрлась, и работа покатилась споро, весело и азартно, словно салазки по накатанной снежной колее.
В магазине Рая обязательно смотрела на покупателя, определяя, сколько можно заработать на нём, здесь же было не до психологии. Нет, поначалу она пыталась, но потом как-то всё упростилось, лица покупателей сначала смазались в какую-то одну загорелую обветренную физиономию, преимущественно женскую, а потом и вовсе – глаза исчезли, нос, рот, уши тоже, оставив некую звучащую плямбу на фоне плывущего от жары воздуха.
Когда всё закончилось, Рябова похвалила:
– А ты молоток, Раюха. Быстро, толково работаешь. Молотишь, как целое РайПО. Послушай… А у тебя ведь отчество – Поликарповна?
– Да. Раиса Поликарповна.
– Ишь ты… Сокращённо и будет – Райпо! – Рябова залилась удивлённым смехом. – Ну, голубушка, видать, на самом роду тебе написано колхозничков дефицитной колбасой кормить.
Так с лёгкой руки Рябовой у Зимняковой и появилось прозвище, которое пристанет к ней на всю её долгую торговую жизнь. Звать её будут так, разумеется, за глаза, но уши-то у неё есть, нет-нет да и услышит: «Наша Райпо то, наша Райпо сё». На что Зимнякова не обижалась и тем более не злилась – чего злиться-то, если само имя-отчество маркировало её