головы и хохотать над невозможностью человека достичь их и подобное им, но пока что, поскольку их бытие, конечно, доступно, не так уж и далеко и ближе к тем, кто живет на Земле, чем они сами к себе.
"Космос должен прийти, сесть на яйцо, то есть Землю, и высиживать ее день и ночь, пока из нее не вылупится птенец".
Пару минут стояли у входа и пошли автоматически к Курту, не говоря ничего, так как слова стоят денег, ведь нельзя говорить просто так: сказал слово – потерял пять рублей.
– Жаль, что мы пьяные, можно было бы покататься.
– Давай сядем в трамвай.
– Ты приглашаешь?
– Да, – дал согласие Курт.
Взялись за руки, создали качели, раскачивающие землю и небо и отрывок луны.
"С Кортни лучше не спорить, иначе получу минет прямо на улице, в горести, в радости, в боли, которая охватит меня вместе с потерей мозга, его части, куска, спрессованного в плевок, в презрение к женщине, в неприятие ее, отторжение, когда мужчина наклоняется и начинает блевать и исторгать из себя слабый пол".
Трамвай подошел довольно быстро, они вошли через заднюю дверь, сели друг с другом, рассмеялись, распались, превратились в пыль и прах, развеялись по ветру, но потом опять собрались и стали собой, огромной пластилиновой массой, разделенной на двух людей.
– А ведь из этого пластилина можно слепить трамвай, который будет ехать внутри трамвая.
– Шире – внутри каждого человека.
– Он будет нестись сбивая людей, покрышки, пчел, мух и птиц.
– Греметь в каждом театре, хлопать в ладоши и развозить людей после спектакля, – развила мысль Кортни.
Проезжали мимо приключений, абстракций, ломящегося в окна бытия, трудов Маркса и Энгельса, стихов Пастернака, драматургии Беккета и прочего самостийного, становящегося и ревущего.
– Это как брать имена Билл, Джон и Ганс и швырять их в прохожих.
– Лучше своим кидаться, – парировал Курт. – Отдирать его от костей и метать в разных людей.
За окнами возникали пейзажи и исчезали, Дон Кихот сменял Гамлета, и наоборот, пролетали народные артисты, гробы, оснащенные колесами, мысли, образы, чувства, первые влюбленности, драки и поцелуи, в чистом виде, без тел. Струились автомобили, частоты и волны, Македонский, Наполеон, Гитлер, бихевиоризм, гештальтпсихология, шагала психиатрия, размахивая шляпой, улыбаясь и болтая по телефону, – много, много всего признанного и немыслимого, керуаковского, американского и поставленного тройкой в тетради четвероклассника школы Абхазия "Б".
– Хорошо.
– Ничего.
– Скоро будем, – констатировал Курт и пожал руку Кортни.
– Где мы будем?
– Нигде.
– О, тогда точно, да.
4. Иисус тишина
Вышли на улице Гоголя, дыманули, открыли по блейзеру, точнее купили сперва его в магазине, а потом уже вскрыли банки, впустили в свои головы башни-близнецы, вступающие в двадцать первый век, где фаллическое в Америке рухнуло и увлекло за собой миллионы людей – туда, в арабские страны, полные шпилей, восстания и вставания, в том числе между ног.
– Член – это хобот мамонта, а не слона.
– Куда