Курт. – Поеду домой и буду писать мелодию.
– Музыку?
– Иногда. В целом – куражиться и звонить Кортни.
Курт вышел на улицу, усмехнулся на солнце и сел в трамвай. Затрясся в нем. Смотрел из окна, сидя на двойном сиденье, пока рядом не почувствовал человека. Он повернул голову и увидел бородача. Тот смотрел на него.
– Были проблемы?
– Так, помахался влегкую.
– Из-за нас?
– Из-за нас. Ты-то откуда знаешь?
– Волны докатывались. Мы не успели.
– Били толпой.
– Знаю, такое время. Мы, чеченцы, танцуем лезгинку на его кончике. Миллион человек на конце иголки, шприца с галоперидолом.
Чех замолчал, продолжая иногда смотреть на Курта, оценивая его.
– Почему именно с ним?
– Планета у нас такая. Третья. Звонок в 03.
– Настолько цифры имеют значение?
– Всё имеет значение, вопрос только в степени, – чех кинул в рот жвачку.
Они проехали пару остановок, после чего опять заговорили.
– Сталин страшен во сне, а в реальности страшно его отражение в зеркале, откуда двойник может выйти и убить того, кто смотрит на себя, не понимая, что в зеркале невозможно увидеть себя – только другого человека, из другого мира, планеты.
– Чеченцы вообще редко философствуют.
– Наша философия не в словах и буквах, а в поступках. Философия выстрела. Взгляда, удара, льва.
– Так говорят все кавказцы, – сделал поправку Курт.
– Ну, почти. Я приехал. Дай мне свой телефон.
Они обменялись номерами и расстались, чеченец сошел, а Курт покатился дальше, в тепло, в Ватикан, в обман.
"Хороший мужчина – чех, здоровый и сильный духом, такого не сломать, таким только ломать, брать его дух и мочить им врагов, стреляя в изнанку плоти".
На выходе он отдал водителю деньги, после чего сделал усилие воли и очутился дома, пока его тело шагало по дороге и торопилось к себе. Курт встретил себя, свое инобытие, открыл дверь, пожал ему руку и слился с ним, стал одним. Разбился на миллион частиц, собрался, поставил сковороду на огонь, разбил над ней яйца, позавтракал, выпил кофе и набрал Кортни.
– Я тебе изменил.
– В презервативе?
– Да.
– Пустяки, не измена. Вот без него – это всё, конец, неприятности, головная боль и удаление всех зубов. Плавание в Ла-Манше.
– Встретимся этим днем?
– Нет, давай в другой раз. Я занята.
– Идет.
Выключил телефон, закурил на балконе и стряхнул пальцем пепел.
"Печальное будет длиться вечно, до разврата, до Содома, Гоморры, впечатывания себя в века, издания звезд в виде книг, продаж капсул со временем, глотания их и омолаживания себя или старения, смотря какое лекарство, плюс или минус, что будет доступно всем, в ближайшем конкретном будущем, поскольку иначе нельзя".
Нисколько не свесился вниз, не заорал, не забил себя в грудь – просто наслаждался покоем, голубями, клюющими зерно, и воробьями, едящими хлеб.
"Сигарета приближается к губам, как поцелуй Мэрилин Монро, спустя