чулан, отгороженный деревянной стенкой.Справа от входа имелась вешалка, а под ней стоял красивущий ящик резной работы – с набором сапожных щёток и отделением для обуви. Слева висело антикварное зеркало – очень возможно, венецианского стекла. Но с современным магазинным столиком и полочкой для расчёсок. Почти всё остальное пристенное пространство полонили семь платяных шкафов. Три пустующих я назначил для нас с женой, а в четырёх других хранилось дорогое постельное бельё, скупленное когда-то Януарием Нефёдовичем у голодающих дворян. Жилые покои рассекал коридор, упиравшийся в дверь небольшой кладовки: как раз в ней старик Януарий сохранял некие, сожжённые наследником книги. Мамонт, от книг освободившись, определил кладовку под винный склад.С правой стороны коридора было три двери – одна из них открывалась в кухню. С левой стороны – тоже три. Полы в комнатах и даже, как ни странно, в кладовке, прихожей и чулане были паркетные. Орнамент полуметровых квадратиков состоял из плашек дуба, ореха и сандала, и в комнатах стоял едва уловимый аромат, напоминающий о далёкой Индии. Лишь в коридоре и на кухне лежали обычные крашеные половицы – правда, довольно-таки широкие. Все стены в доме были оштукатурены и хорошо выбелены извёсткой.Заварив «слона», забрёл в ближнюю комнату и присел к старинному столу красного дерева. Коробки с платьями оказались под рукой, на пианино, между подсвечниками. Я поставил одну перед собой и внимательно рассмотрел. Коробка скорей напоминала большую шкатулку дорогого дерева. На дне и на выдвижной крышке отлично просматривался витиеватый шрифт. Текст был французский и, хотя мы с женой изучали в школе этот язык, мне мало что помнилось. Отыскав среди принесённых книг словарь, разобрал смысл надписей. Это была знаменитая довоенная фирма, одевавшая в натуральный китайский шёлк королев, принцесс, жён и дочек миллионеров, ну и мелюзгу вроде графинь, актрис, балерин и оперных певиц. В ящичках оказалось по дюжине – по числу месяцев – упаковок разного цвета, и в каждой – платье того же цвета, комплект кружевного белья, флакончик духов и золотая брошь с камнем. На шёлке упаковок схематично изображались платья – декольте, двойное декольте, открытые плечи, высокий глухой ворот, различные виды рукавов, подолов и кружевной отделки. И ни одного одинакового платья! Запихав эксклюзивные ящики в рюкзак, я выгреб из сумочки жены все деньги, сунул паспорт в карман – и поспел на автобус в Горький: этот город был вдвое ближе, чем Москва.Добрался поздно, ночь промаялся на вокзале, а утром отыскал самый шикарный комиссионный магазин. Добившись приёма у директора, молча выложил коробки на его стол. Он открыл их и вытаращил глаза. Я назвал деньги: полторы тысячи за каждое платье. Не спрашивая у меня паспорта, он кинулся к сейфу и отсчитал мне деньги прямо в рюкзак. При этом на лице у него читалось – насчёт меня: ох, не передумал бы парень, да не отнёс бы товар в другое место! Домой вернулся к обеду, имея в старом рыбацком рюкзаке заводскую зарплату за тридцать лет.
Разогрел «чифу», отрезал в «сенях» в чулане изрядный кус окорока, оставленного нам добрым Мамонтом, отыскал