моей жены, они наверняка изойдут кровавой пеной. Моя жена – единственная внучка нашего сельского попа, умершего ещё до войны. Казалось бы, в чём она могла провиниться перед Мамонтом? Но даром, что ли, он колол на дрова икону?
Приведу газетный отрывок из воспоминаний чекиста:
«…К началу колхозного строительства нами в целом была закончена многотрудная работа по нормализации жизни края. На дорогах теперь никто не шалил, грабежи населения и акты покушений на жизнь сельских активистов и передовой интеллигенции совершенно прекратились. Мы получили благодарность, ходили в числе передовых и, если это выражение хоть как-то применимо к нашей работе, почивали на лаврах.
Какой опасной оказалась впоследствии наша успокоенность!
Однажды к нам зашёл председатель одного из новых колхозов и передал список, в котором значилось до полусотни людей. Список этот составил сочувствующий новому строительству священник. Мятежники попросили его отпеть их живыми, как покойников. Нелюди знали заранее: пощады от нас не будет! С помощью кавполка мы произвели почти одновременный ночной арест всех выявленных добровольцев несостоявшегося мятежа. А что было бы с краем, не прими мы экстренных мер? Мне и до сих пор страшно об этом думать.
Следствие показало обществу, какие ужасающие натуры могут скрываться в человеческом облике. Вот одна из мелких деталей следствия. Один из арестованных, сын торговца скотом, слывший в своём селе всего лишь баламутом и пьяницей, разузнал о готовящемся мятеже и, на удивление добровольцам, тоже запросился в «баталион». Его прогнали и, кажется, даже поколотили. Тогда он поставил себе цель выслужиться и, не придумав ничего «подходящего» (по его выражению), встретил в лесу ехавшую на велосипеде учительницу. Он раздел её и привязал к дереву у дороги на съедение комарам (на суде заявил, что был пьян и сделал это «озорства ради»). Велосипед и одежду учительницы он продал в городе на базаре, а на вырученные деньги приобрёл седло и ружьё. После этого подвига мятежники приняли его к себе – и той же ночью он очутился под арестом. Учительницу нашли рыбаки, возвращавшиеся с Суры, и освободили было от пут, но она с хохотом стала кидаться на мужчин. Её снова пришлось связать – и она опомнилась лишь в лечебнице. Когда подследственному сказали об этом, он стал доказывать, что всё это «несурьёзно», что лично он «и вшу, и комара, и клопа» терпит сколько угодно и спокойно, что «бабёнку, должно быть, леший защакотил» и т. д. Мужа этой учительницы, комсомольского вожака, за несколько лет до этого застрелил из обреза приятель её палача – ко времени следствия уже скончавшийся…».
Колхозным председателем, о котором упомянул чекист, был, конечно, Захар Иванович. Он много лет измывался над селом – и вот, люди обречённо вооружились. А дед мой Кузьма Иванович весьма сдружился с новым священником: у того богатая оказалась библиотека. Опасаясь, что вместе с заговорщиками арестуют и батюшку, Кузьма тайком пробрался к нему и предложил спрятать их с матушкой в своём доме. Да священник