о людях тех эпох, некое массовое советское сознание просто постулируется. Вся первая глава монографии, в которой закладываются параметры модели, состоит из ровно тех же литературных рассуждений позднесоветской интеллигенции, жанр которых мы описали выше. Так, например, они исходят из того, что поскольку революцию делали «отчаянные, свободные от культурных и нравственных ограничений авантюристы», а советский человек является её наследником, то и у него стоит подозревать пониженную нравственность. Трудно ожидать, что исследование с такой моделью продемонстрирует что-то помимо того, что авторы сами хотели обнаружить.
То же самое происходит с формулировками опросных анкет и способом интерпретации ответов. Например, в доказательство патернализма советского человека левадовцы приводят следующие результаты: 4% считают, что «Наше государство дало нам всё, никто не вправе требовать от него что-то ещё», 11% согласны с утверждением «Государство даёт нам немало, но можно требовать и большего», 8% утверждают «Государство даёт нам так мало, что мы ничем ему не обязаны», целых 33% считают, что «Наше государство сейчас в таком положении, что мы должны ему помочь даже идя на жертвы», и наконец, всего 32% согласны с тем, что «Мы должны стать свободными людьми и заставить государство служить нашим интересам».
По мнению авторов, первые четыре варианта «явно обозначают патерналистские позиции», о которых свидетельствует в том числе слово «требовать». И лишь слово «заставить» характеризует настоящего гражданина. Помимо интерпретации сомнения вызывает и то, из каких соображений авторы исследования формулировали именно такие варианты ответа, и почему четыре из пяти вариантов посвящены патернализму.
Далее, например, желание людей иметь в 1988 —1990-х годах пусть небольшой, но твёрдый заработок интерпретируется как «убого-распределительный выбор беспомощного перед „государственной заботой“ человека». Местами текст монографии буквально ничем не отличается от ходовой демофобской публицистики того времени: «Семья в тоталитарном обществе – единица потребительская, а значит ячейка структуры всеобщей иждивенческой зависимости».
В какой-то момент левадовцы просто перестают делать вид, что занимаются социологическим исследованием, и переходят к прямой дегуманизации россиян, которым они отказывают в способности выносить моральные суждения:
«Мы имеем дело с двойным набором причин моральной несостоятельности российского общества: первое – эффектом разложения морали (развращением) под действием репрессивных структур тоталитарного, а затем – авторитарного и коррумпированного государства и, во-вторых, неразвитостью, не модернизованностью низовых и провинциальных слоёв и зон населения, „недоморалью“ населения, сохранением полуразрушенного этического традиционализма, отсутствием универсалистских представлений»25.
В социальных