искать взаимопонимания и договариваться друг с другом. Частный предприниматель производит не то, что нравится ему самому, но то, что пользуется спросом у потребителей, потому что заинтересован в их деньгах. Он изучает вкусы потребителей и подстраивается под них. Частные предприниматели имеют весомый стимул, побуждающих их наращивать производство до тех пор, пока они не удовлетворят весь платежеспособный спрос.
Напротив, в сфере частной благотворительности от случайных людей случайным людям такого механизма нет. Частный благотворитель не имеет никаких причин подстраиваться под получателей помощи – он от них никак не зависит. Например, если ему самому, в силу каких-то сугубо личных обстоятельств, интересна тема образования сирот, причём образования в строго определенном духе – другим группам нуждающихся нечем его заинтересовать, чтобы он скорректировал свои предпочтения. Да и сами сироты никак не могут повлиять на то, какое именно образование сирот он считает наилучшим. Наконец, частные благотворители не имеют никаких стимулов наращивать объемы помощи до тех пор, пока не спасут всех нуждающихся.
b) Взаимопомощь внутри устойчивых сообществ (семейно-родственных групп, религиозных общин, диаспор, землячеств, профессиональных ассоциаций и т.п.) может быть свободна от недостатков предыдущей модели. Здесь люди имеют стимул помогать своим, причём именно тем, кто в этом действительно нуждается. При этом у благотворителей есть стимул стремиться к тому, чтобы получатели помощи вновь встали на ноги, перестали нуждаться и смогли бы сами, в свой черед, поддерживать других43.
Технически, такие сообщества вполне могли бы быть работающей (и более эффективной) альтернативой государственной системе социальных гарантий. Но есть одна проблема: членство в родственных группах, в религиозных общинах и т. п. обременяет человека весьма серьезными обязательствами, причём отнюдь не только финансовыми.
В относительно недавнем прошлом членство в таких сообществах воспринималось, как нечто само собой разумеющееся. В огромном большинстве, люди поддерживали родственные отношения, исполняли семейные обязанности, ходили в ту церковь, к которой принадлежала их семья, просто потому, что так делали все.
Но когда принадлежность к церковной общине зависит исключительно от личной приверженности именно этой религиозной традиции, семейная жизнь – исключительно от преданности именно этому человеку и т.д., ситуация серьезно изменяется.
Все те, кто не чувствуют ни исключительной приверженности к определенной религиозной традиции, ни особой преданности определенному человеку – не видят большого смысла в принадлежности к подобным сообществам. Напротив, обязательства, связанные с этого рода принадлежностью, они склонны воспринимать, как тягостное ограничение личной свободы.
Для человека, не желающего принадлежать к семейно-родственным,