латуни черным сукном тренча.
Потом продолжил восхождение.
Дверь квартиры оставалась запертой.
Златокрыла внутри не было.
Все объяснялось очень просто, не становясь от этого менее страшным.
В сундучке с инструментами, который Марвин хранил под кроватью, Златокрыл отыскал пилу.
Часть его по-прежнему оставалась здесь, источая вонь разложения, сочась гнойной чернотой и свежей сукровицей с поверхности спила, который прошел чуть выше голенища грубого ботинка.
Сукровичный след, неровный, с расплесками брызг – как если бы оставивший его человек скакал на одной лишь ноге, – вел к окну.
Окно было распахнуто настежь.
На подоконник насыпало снега. Там, где на него попали брызги, снег превратился в желто-розовый лед.
Ключ Златокрыл оставил на подоконнике, освободившись от него раз и навсегда. Ключ погрузился в лед, протаяв его. Тепла неумирающего тела Златокрыла как раз хватило на это.
Марвин подышал на лед, и тот растаял, оплыл, высвобождая ключ из плена.
Разорвав бумагу, Марвин завел украденное Бертой сердце. Пружина упруго разматывала виток за витком, и клапаны работали ритмично, словно часы.
Марвин слушал, как бьется заводное сердце. За окном в облаках среди башен танцевали ангелы.
У ангелов нет сердец. Кровь разгоняют по телам неустанные взмахи крыльев. Полет для них – сама жизнь.
И что делать ангелу, которого угораздило полюбить человека?
Марвин знал ответ.
Знал наверняка.
Марвин многое знал о любви, о безответности, о долге и чувстве вины.
А еще о надежде и безнадежности.
О жертвенности.
И о том, что некоторые вещи не изменить уже никогда.
Он так и не посмотрел в глубокий, почти бездонный колодец двора. Положил тикающее и такающее сердце на подоконник и отошел от окна, чтобы не слышать эха бьющихся о стены криков.
Потом снял трубку с громоздкого настенного аппарата и продиктовал телефонистке на коммутаторе номер, который не смог бы забыть никогда.
Когда Берта ответила, Марвин сказал лишь:
– Мы успели. Он улетел.
И повесил трубку.
Крылья так и остались лежать на полу у окна.
Снежинки совсем скоро припорошили их невесомой пудрой своих крошечных тел.
Белых, как перья ангельских крыл.
Ирина Соляная – «Черви козыри у нас!»
– Проклятый трус! Ржавая кочерга! Инвалид чертов! – арсенал ругательств арестантки был неисчерпаем.
Вирту стоял в длинном коридоре возле камеры буянки, раздумывая, не отключить ли ему звук. Голди опять буянила, но на этот раз она избрала тактику оскорблений Вирту. Она не заявляла, что Всемирное Правительство состоит из вонючих трупов, что начальник Паноптикума Белов – конченный наркоман. Теперь объектом её ненависти стал простой робот-охранник. Его недавно перевели в сектор С1.
Вирту