трое суток и чуть сам не сойдя с ума, Клод не выдержал, бросился к мэтру и слезно просил убрать Эрнеста Вернея куда-нибудь подальше, заверяя, что он с ассистентами сам в лучшем виде подберет нужный реквизит и декорирует площадку в соответствии с эскизами и общим цветовым решением… К его удивлению, Дуи категорически отверг все жалобы и потребовал от Клода не нести ерунды и не строить из себя обиженную школьницу. Дескать, они, французы, тут все в одной лодке, и должны показать немцам, как следует по-настоящему снимать кино о французской истории по книге французского классика. И месье Верней на картине нужен, просто необходим, поскольку отменно знает историю и декоративно-прикладное искусство, превосходно чувствует цвета и оттенки, а самое главное – умеет с помощью цвета и разнообразных мелочей создавать нужный эмоциональный фон… Декораторов полно, и художники-оформители вокруг кишмя кишат, вечно обивают пороги студий, но такие психи как Верней – психи в хорошем смысле слова, тонко чувствующие и впечатлительные, на вес золота.
Прослушав этот торжественный спич из уст мэтра, Брюле понял, что его натуральным образом продали в рабство, и от Вернея ему не избавиться никакими силами… по крайней мере, до конца натурных съемок в «замке Таверне», то бишь, Сен-Бриз… Значит, оставалось последнее прибежище: профессионализм. Симпатии симпатиями, обиды – обидами, а работа – работой. На этом топливе, плюс приятных мыслях о будущем гонораре, Клод протянул еще пару дней… и даже как-то притерпелся к манере Вернея работать: как ни крути, парень был не глуп и дело свое не просто знал – любил. Потому и бесился из-за любой мелочи, что разрушала или просто не вписывалась в идеальную картину, созданную в его голове.
Но сегодня художник, видимо, встал не с той ноги, потому что дошел до полного идиотизма: прицепился к безобидному кувшину, любовно выбранному ассистентом для съемки первой сцены – ужина Бальзамо в замке. В этот сосуд следовало налить вино, только и всего, однако с Вернеем чуть припадок не сделался, когда он увидел кувшин в числе других предметов «натюрморта».
– Верней, но это же просто кувшин!.. Кувшин – он и есть кувшин, он будет просто стоять на столе, какая разница, медный он, серебряный или стеклянный?.. Никто на него и внимания не обратит! – взывал Брюле к здравому смыслу, но безуспешно.
– Конечно! Никто ни на что не обратит внимания! Роскошно, просто великолепно… давайте теперь ставить на стол алюминиевую посуду из супермаркета, вместо драпировок – наклеим фотообои, а в вазы с цветами воткнем траурный букет, с надписью «покойся с миром, Жозеф Бальзамо!»
– Ну зачем вы так?.. Насчет занавесей, вы меня убедили, и месье Дуи… он полностью поддержал… они будут именно такие, бежево-золотистые, затканные серебряными цветами… и ваза… под цвет свечного пламени. Мимозу разыщем, далась же вам эта мимоза! Но кувшин?.. Чем вам не угодил кувшин?
– Вы не понимаете,