рассматривала элегантная дама в длинном замшевом тренче цвете какао и шелковом изящном платке.
Хозяин заведения, пожилой грузноватый еврей, в уютной плюшевой кофте, надетой поверх нарядной светлой рубахи, терпеливо ждал, пока посетительница примет решение, и либо купит кувшин, либо поставит его на место. При этом он не старался казаться довольным или даже сколько-нибудь приветливым – прежде всего потому, что дама была англичанка, и очень плохо говорила по-французски. Помимо промаха, совершенного покупательницей в момент своего рождения, она еще и пыталась торговаться. Цена в полторы тысячи франков за старое олово казалась ей непомерной, несмотря на стопроцентную подлинность антикварной вещицы, что подтверждалось мастерским клеймом и другими косвенными признаками, очевидными для знатока.
Эрнесту хватило десяти секунд, чтобы оценить ситуацию и принять решение. Глаза у него загорелись как у кота – кувшин был именно такой, как надо, и художник не собирался его упускать. Он знаком показал хозяину, что готов купить заинтересовавший его предмет без всякого торга, и тот еле заметно кивнул, давая понять, что отдаст, если новый покупатель избавится от надоедливой англичанки.
Разумеется, воспитание и врожденная галантность по отношению к прекрасной половине человечества не позволяли грубо выхватить искомый сосуд из тонких рук незнакомки. Верней по-кошачьи тихо приблизился к женщине, поглощенной созерцанием дна кувшина, и обратился к ней на чистейшем английском:
– Прошу прощения, мадам, но чем вас так привлекла эта грубая подделка под наследие немецких оловянщиков?..
– О, месье, слава Богу, здесь хоть кто-то понимает по-английски! – с облегчением воскликнула дама, повернулась к Эрнесту… и замерла, словно перед ней стоял не красивый молодой человек, одетый с изящной небрежностью представителя богемы, а кто-то вроде Медузы Горгоны или василиска, взглядом обращающих в камень.
– Да, я говорю по-английски, и, смею надеяться, неплохо… – улыбнулся Верней и снова указал на кувшин:
– Вам в самом деле это нравится?.. Если позволите, я в два счета докажу, что сия посудина – вовсе не антикварная редкость, а обыкновенный хлам, найденный хозяином на бабушкином чердаке. Так во Франции и морочат туристов…
Хозяин по-прежнему хранил стоическое молчание и делал вид, что заводит часы, но изломившаяся бровь и оттопыренная губа свидетельствовали – он понимает в происходящем куда больше, чем хочет показать.
Англичанка же продолжала неотрывно смотреть на Эрнеста; щеки у нее покраснели, рот слегка приоткрылся, а глаза заблестели, как после бокала бургундского вина. Тонкие пальцы, унизанные кольцами, так плотно стиснули горлышко злосчастного кувшина, что будь он живым существом, рисковал бы задохнуться.
«Ну вот… этого еще не хватало! И долго она будет пялиться на меня, как кошка на сметану?» – Верней с трудом подавил приступ раздражения; на ум вдруг пришли слова Шаффхаузена во время ночного разговора:
«Мой мальчик, вы