иду… Только рубашку накину.
Эрнесту хватило пяти минут, чтобы привести себя в порядок, умыться, надеть рубашку и сапоги. Бриться он не стал, причесываться тоже, только на бегу прихватил непослушную темную гриву кожаным шнурком.
Ирма и Роже пытались приставать к нему с расспросами и набиваться в спутники, но он рявкнул на них:
– Займитесь друг другом! – и выбежал за дверь.
Было в самом деле еще рано – стрелки часов едва миновали отметку «семь» – но актеры приехали накануне, поздним вечером, почти ночью, и сразу же разошлись по комнатам. Сейчас они спали, и Марэ, приехавший в числе последних, тоже спал… Эрнесту ни под каким видом не хотелось нарушить его покой и уж тем более, ознаменовать неизбежную встречу неприятным происшествием, за которое он, как формальный хозяин замка, должен нести полную ответственность.
Оставалось надеяться, что ранний час, удобная постель и дорожная усталость месье Марэ сыграют на стороне Сен-Бризов.
На пути к конюшне Эрнест еще издалека начал прислушиваться, но, к своему удивлению, не улавливал ни шума, ни грохота копыт, ни злобного пронзительного визга… На полдороге он столкнулся и раскланялся с берейтором, приехавшим из конюшни Розавиля, чтобы работать на тренировках и готовить лошадей к съемкам. Тот направлялся в манеж, куда уже вывели «актеров», занятых в сегодняшнем эпизоде, и не выглядел ни сердитым, ни встревоженным. Наоборот, улыбнулся Вернею и сказал:
– Ох, и славный же у вас жеребчик, месье… и красавец, и с характером, и с юмором. Мог бы стать звездой экрана, но уж больно горяч. Охолостить бы его – и цены бы не было такому актеру!
«Себя охолости!» – чуть было не вырвалось у Эрнеста, но он вовремя прикусил язык и ответил какой-то подобающей банальностью…
Берейтор пошел своей дорогой, а Верней нервно усмехнулся:
– Одно из двух, дядя Матье: либо он всех убил и сожрал, либо его сумел успокоить кто-то очень везучий… или очень храбрый!
– Похоже на то, месье Эрнест… будем уповать, что внутри мы встретим второй вариант, а не первый… – философски заметил конюх, но на всякий случай набожно перекрестился и возвел очи к шпилю домовой церкви, увенчанному крестом.
– Пойдем, пойдем… потом помолишься – либо за здравие, либо за упокой… не путай Господа, он, наверное, не выспался, как и я.
Господь Бог услышал Эрнеста и в своей манере подшутил над ним, выбрав по-бургундски изящный способ преподать гордецу урок смирения.
Едва молодой человек вошел в распахнутые настежь двери конюшни, как замер на месте, пораженный открывшейся ему картиной: в проходе, прямо по центру, как ни в чем не бывало, смирно стоял вороной андалузец Торнадо, похрустывал чем-то вкусным, не то яблоком, не то порезанной морковью, а кормил его и похлопывал по блестящей точеной шее сам Жан Марэ, собственной персоной… И, судя по одежде мэтра – светлые бриджи, высокие сапоги, рубашка и легкий пуловер –