выдерживал иностранные языки для себя, теннис с лучшим в городе тренером, объективы L-класса для моей камеры, я одевалась в дорогие бренды и покупала продукты, не глядя на ценник. Теперь все по-другому. Теперь я на нуле. У меня кончился завод. Так страшно мне никогда еще не было. Если тебя сбила машина, и ты лежишь обездвиженный, никому в голову не придет обвинять тебя в лени, неспособности взять себя в руки и деградации, тебе принесут апельсинов. Другое дело, когда внешне ты лучишься здоровьем… Завтра Новый год, у меня нет денег даже накрыть на стол. Я звоню папе. Я не могу сдерживать слезы. Папа, мне больше не к кому обратиться. У тебя есть жена, если кто-то из вас заболеет и не сможет работать, другой его поддержит. У меня вообще, вообще никого нет. У меня все дела – под откос. Я практически никогда не болею, но сейчас, сейчас у меня все совсем плохо с продуктивностью. Ты мог бы меня немного поддержать материально. Я знаю, ты копил на квартиру. Может быть, у тебя все еще есть какие-то свободные сбережения.
«А зачем же ты залезла в такие долги? Я думал, ты умная», – отвечает мужчина, который произвел меня на свет.
Утром я собиралась, как обычно, проспать до обеда, а лучше весь день, а лучше – до весны, но меня разбудил звонок: «Ты дома? Выходи, я у подъезда». Я почистила зубы, накинула плащ на пижаму. «Что так долго?» – проворчал он и сунул мне в карман сложенную пополам пачку купюр.
– Заходи!
– Нет, я тороплюсь.
Он развернулся и ушел. Примерно так, в голливудских фильмах, выглядит покупка-продажа наркотиков на улицах Бронкса. Никто их случайных прохожих не заподозрит, что вы знакомы.
Это все, что мне отмерено.
Я рассматриваю пачку: увесистая, с мизинец толщиной, сплошь состоит из потертых банкнот по пятьдесят рублей. Это ровно в сто раз меньше, чем способный хоть как-то помочь мне минимум. Ровно в сто раз меньше…
* * *
Мое тело знает все. Глубоко внутри меня – тайник, он трещит, распираемый переизбытком файлов, там есть ответы на все мои вопросы. Но я не имею доступа к архиву, я не разбираю пиктограмм, хотя они меня завораживают, хотя я бьюсь над их расшифровкой от зари до зари и не знаю усталости.
Как добраться до сути? Как понять устройство биомашины, тюрьмы, внутри которой я заключена? Почему я считаю правильным одно, но делаю другое, почему я самой себе не принадлежу? Я взахлеб читала книги по эволюции и биологии поведения человека, я знала такие интервью генетиков и антропологов, которыми удивляла аспирантов биологического факультета; они благодарили за ссылки и утверждали, что общение со мной их обогащает. Я могла поддержать разговор о связи миндалины с агрессией, функции мозолистого тела, про глюкокортикоиды, дофаминовые пути, про шизофрению и посттравматическое стрессовое расстройство. Я продралась сквозь сто страниц о рибонуклеиновых кислотах и не отступила. Ранее я заходила и с другой стороны: цитировала