Я обернулся и поискал стаканчики с компотом на оцинкованном прилавке.
Ни прилавка, ни кассы, ни дамы, ни безразмерных алюминиевых кастрюль, ни ровных рядов тарелок с капустными производными не было.
Зал с зеленоватыми стенами был пуст, только занавеска колыхалась от сквозняка. Коньки вытягивали хвосты. Я вспомнил – такая занавеска была в единственном в моем детстве пионерлагере на море, когда маме дали путевку для меня от совхоза Вшов Городище.
Паника вновь медленно поднималась.
«Спокойно, – сказал я себе, поставил пустые тарелки на поднос, поднос – на оцинкованный прилавок, и пошел к выходу. У двери я не удержался и оглянулся. Не было ни стола, ни стула, ни занавески с морскими коньками, ни подноса с грязными тарелками. Только пустой прямоугольник зала, выкрашенный зеленоватой краской.
§§§
Я открыл дверь в коридор. Шагнул. И очутился у себя в «дупле».
Я же запирал дверь, когда уходил.
Стопка бумаг перекочевала на пол, на мониторе опять мигала надпись «Диск N извлечен неправильно». Диска N, как и диска Z, у меня не было.
Прямо посреди стола кто-то оставил мне «подарок»: крошечную фигурку из стекла. Морского конька всех цветов радуги с тонюсеньким закрученным хвостиком и капелькой розового стекла на его конце.
§§§
…Эти два поворота между ивами всегда были для меня кошмаром. Что-то неприятное поджидало между раскидистыми ветками. Такое неприятное, что я забывал о недоученных уроках. Здание школы с потемневшей крышей – вот оно – за поворотом. А идти далеко, каждый шаг дается с огромным трудом.
В этот раз там действительно кто-то был. Два глаза смотрели на меня из протаявшего сугроба. В следующую секунду комок снега прыгнул на меня. Я заорал, как мне показалось, на весь Городище. Комок пах мокрой псиной. Он лизнул меня в нос.
Я не мог понять, что это за собака. Всех окрестных собак мы знали наперечет. Редко кто из них мог бегать по поселку: псов всегда держали на цепи, чтобы они охраняли хозяйство, а не шатались без дела.
Этот песик был приблудный, мохнатый, облепленный комьями снега, с черными глазами, и темной окантовкой вокруг подвижного носа.
Я понимал, что уже опоздал на начало первого урока.
Училка, несносная стареющая грымза, пожалуется маме.
Влетит. Еще как влетит.
Если я пойду в школу, я могу больше не встретить его.
Этот обведенный темным нос, торчащий из комка белой шерсти.
– Пойдем, сказал я собаке.
Я нагнулся и пролез между ивами. Песик доверчиво пошел за мной, обнюхивая сугробы. В завале из снега торчала провалившаяся крыша старого овина.
– Там тебе будет всяко теплее, чем ночевать в сугробе.
До школы в тот день я не дошел.
§§§
Снега на ветвях шаровидных ив уже не было. Подол длинной юбки задевал грязь на разбухшей дорожке. Каблучки в форме рюмок застревали в снежной каше. Все те же узкие ботинки, все