в зеркало заднего вида и увидел вспышку, а за ней облако чёрного дыма. Кабину быстро наполнил отвратительный запах горелой кожи. Кромм потрогал рычаги управления кормовыми пневмопушками, но их заклинило. Он сорвал с лица очки, приземлил аэрокаб и выпрыгнул наружу, прихватив с собой глевию.
09. Кан Кинней
Корма аэрокаба полыхала, исторгая облака чёрного дыма, стволы пневмопушек оплавились, защитная рамка охладителя лопнула, из контура грустно капала в грязь серебристая ртуть и при виде всего этого у Кромма сжалось сердце. Он опустошённо смотрел на машину, даже не заметив, что его со всех сторон окружили гоплиты, с ног до головы закованные в доспех. Мой прекрасный аэрокаб, прошептал Кромм и уронил оружие.
От горящей машины исходил нестерпимый жар, внутри вдруг раздалась серия громких щелчков, будто бы там жарились орехи и сразу потянуло неприятным кислым запахом треснувших подъёмников. Кромм прикрыл лицо ладонью и глухо застонал. Успокойся, ты всё ещё можешь свалить отсюда, ты не безлошадный, мысленно сказал он, утешая самого себя: ты всегда можешь послать весточку в Мид и затра Хеларион пришлёт тебе аэрокаб покойного Фахрута. Правда, это займет несколько дней, но у тебя есть деньги, до фига денег. Можно ещё какое-то время пожить у Декки в гостинице. Он открыл глаза и снова застонал. Он любил именно этот аэрокаб, щеголеватый, но мощный и послушный. Он привязался к нему, как к родному дому. Аэрокаб стал для Кромма символом безграничной свободы. Когда он опускался в кресло пилота, то чувствовал себя альбатросом, способным в один присест облететь весь мир, ни разу не присев.
Тут вдруг его пронзила мысль: магнитные бомбы в багажнике! Он бросился прочь, врезался в стену гоплитов, заметался, схватил ближайшего из бойцов, дёрнул на себя, бросил, рухнул на него и перекатился на спину, прикрываясь его телом. И тут они рванули. В ушах зазвенело. Небо и земля исчезли. Всё перемешалось. Остался только звук. Высокий и неприятный. Иииииииии. Какое-то время Кромм лежал оглушённый, не понимая, выжил он, или сейчас стоит ожидать коридора с белым светом в конце, или ангельского хора, или сатанинского смеха и запаха серы. Наконец, он осознал, что ему тяжело дышать и он лежит в мерзкой жиже, покрывающей все улицы Энподии и отвратительно воняющей тиной.
Кромм стряхнул с себя тяжёлое тело контуженного гоплита, медленно сел и осмотрелся, жуя челюстями воздух и ковыряя пальцами в ушах, чтобы прогнать ненавистный звон. Гоплиты валялись врассыпную, словно солдатики, вытряхнутые из коробки. Некоторые из них ворочались и стонали, но большинство неподвижно лежало в разных позах. Кромм отряхнул руки, камзол можно было отстирать, жилет почти не запачкался, но кружевной ворот и манжеты новой рубашки оказались безнадёжно испорчены буро-зелёной грязью. От аэрокаба, фактически, осталась одна кабина, да раскуроченный остов.
Кромм застонал. В другое время он бы взбесился, но события последних