словно бы резиновые, фрррр, прррр, грудь вздрогнула, будто бы отвыкла дышать, Чисто интеллектуально она понимала, что любое горе проходит, она ведь не была дурой, всё-таки воспитала троих детей, столько лет гордо носила статус кане, и пусть теперь её формально лишили титула, но нет такого выключателя, который бы так чик! и лишал человека внутренней стальной жилы, к которой крепится душа. Во всяком случае, долгие годы Мелиссе прожила с этим убеждением. Фррр. Пррр. Правда, теперь она не была уверенной ни в чём.
Она вновь безотчётно огладила подлокотники, словно ища утраченную опору. Откинула голову назад, чувствуя затылком прохладу кожаного подголовника, немного потёрлась об него и слезы горячим ручейком скатились от углов глаз вниз, к вискам. К поседевшим вискам. Поседевшим… Как же это несправедливо, эта слишком быстрая седина, эти слишком быстрые морщины, как молниеносно всё нахлынуло, как? Когда? Конечно, Мелиссе была чересчур строга к себе в этот момент. Никто из посторонних не заметил бы ни той мифической седины, которую она тщательно закрашивала, ни тех морщин, что были, разумеется, заметными, но совершенно её не портили. Она всё ещё оставалась красавицей и, когда горе отпускало её, давая разуму передышку, Мелиссе осознавала, что будет красивой ещё очень долго, даже когда окончательно превратится в старуху.
В старуху? Да, милая, в старуху. Ты будешь сухой милой бабулей с ироничным взглядом, с царственными жестами и янтарным бокалом в руке. Главное, разумеется, сохранить осанку, не скрючиться в три погибели, как болотная ведьма. Чтобы оставаться царицей. Фррр. Пррр. Для кого? Для кого, Мелиссе?! Для кого ты собралась оставаться царицей? Опомнись! Тебя же вышвырнули из твоего собственного дома ради какой-то поблядушки! Ради мокрощелки, у которой мозгов примерно как в речной раковине! Опомнись, Мелиссе!
Её ногти впились в подлокотники с такой силой, будто бы их кожа была живой, Мелиссе почувствовала её упругость и на секунду с удовольствием представила, как впивается ими в белоснежное лицо Хеккубе, не омрачённое ни единой мыслью, но в следующий же момент ослабила хватку. Кого я обманываю, она же красотка. Сучка. Чуть ноготь не сломала. Хеккубе. В чём её вина? В том, что когда муж увидел её, то сошёл с ума? Пфе. Совершенно очевидно, в чём её вина, Мелиссе. В том, что она ему дала, дрянь. Ты же это понимаешь. Она раздвинула ноги сразу, как только поняла, насколько Кинней богат. А она поняла это сразу. У таких, как она, внутри встроенный радар, они могут любого лозоходца обставить, найдут золотую жилу в штормовой дождь, в ураган, в горах под снегом. Тварь-тварь-тварь-тварь-тварь-тварь-тварь-тварь. Мелиссе закачалась в кресле, мелко шепча ненавистное имя, мешая его с проклятиями, будто всыпая толчёное стекло в тесто, вмешивая его туда в надежде, что Хеккубе отведает выпечки и сдохнет в муках, выблёвывая окровавленные осколки из израненной глотки.
Как же она так всралась-то в нашу семью? Как она проникла сюда,