крупные слёзы полились из его потухших глаз, словно прозрачная вода. Номики достал из кармана платок и промокнул лицо отца, после чего повернулся к Кромму и сказал: мы не будем приставлять к тебе охрану, патрон Кромм. Мы не будем за тобой следить, не будем мешать. Но ты должен провести расследование. В конце концов, это твоя прямая обязанность, как верховного ката. Хеккубе родом из Ворейи, из уны охотников. Если её семья узнает, что мы не уберегли её, а мы не сможем выдать им убийцу, нас ждёт война. Поверь, она будет на твоей совести.
Погоди, хватит тут сопли лить, перебил брата Мейтон: Кромм, ты едешь обратно в гостиницу пульмона Декки, живёшь в королевском номере, мы платим за всё. Всё, что ты съешь, выпьешь или трахнешь, будет оплачено из нашего кошелька. Если тебе понадобится кусок луны в сахаре, ты его получишь. В пределах владений отца ты можешь чувствовать себя богом, но найди убийцу, чтобы мы могли отомстить.
Да у меня дел до хренища, успел крикнуть Кромм, прежде, чем невидимый гоплит ловко накинул ему на шею кольцо с шипами на длинном шесте. Ощутив прикосновение холодного металла к кадыку, Кромм боязливо сглотнул, а Мейтон приблизил к нему лицо и, обдав холодом, сказал: бог или червяк, вот твой выбор. Такова воля отца, а с ним не спорят.
До гостиницы его домчали за пять минут. Там его уже ждали Декка с Парвине, прислуга выстроилась в ряд, сияя накрахмаленными чепцами и взбитыми жабо. Кромм вошёл внутрь, обернулся назад и посмотрел на сыновей Киннея и охранников, маячивших за их спинами. Номики подмигнул, странная улыбка снова заиграла на его лице. Мейтон махнул рукой, что-то буркнул и они уволокли разбитого горем отца прочь. Кромм исподлобья посмотрел на удаляющихся гоплитов, разбрызгивающих грязь тяжёлыми сапогами, и упрямо сказал: да пошли вы на хер.
Патрон Кромм, пропел сзади голос Парвине: вам надо принять душ, у вас всё лицо испачкано. Мы приготовили вам чистую одежду. Кромм обернулся и посмотрел в простоватое лицо женщины, обрамлённое облаком светло-каштановых кудрей. Она так открыто улыбалась, будто бы он приходился ей родственником, а не трудным постояльцем, от которого постоянно жди беды. Это Кинней распорядился, да, спросил Кромм: конечно, он. Как сказал его сын, он же владеет всей Энподией и трахает её во все дыры, да? Парвине покраснела.
Кромм послушно вернулся в свой номер, с трудом подавляя желание исполосовать глевией стены, задекорированные нарядными обоями, посносить к чертям эти милые, слишком милые светильники, выломать к херам этот узорчатый паркет, сложить из него костёр и зажарить на нём первого попавшегося гоплита. Он разделся, включил душ, слушая, как натужно сипят немолодые трубы, спрятанные в стене, пропустил первые холодные струи и когда вода, наконец, прогрелась, шагнул под приятно обжигающие капли, представляя себе, что вся его злость, все неприятности стали чёрной, похожей на нефть, грязью, которую вода милосердно смывает и уносит в сливное отверстие.
Наконец,