Но Елена долго не заводила об этом речь. Михаилу пришлось самому разузнать, чем же стала промышлять его жена. Поговорили только, когда столковались, кто, когда и насколько уезжает, и снова между ними невидимая стена, от которой прохладцей повевало. Набирала день ото дня обороты игра в молчанку между ними, а вскоре превращаться стала в тихую войну в семье. Такие тихие внутрисемейные войны, как он подозревал, во многих квартирах сменили холодную войну между странами.
X
Стопку своих денег, аккуратно сложенную, он забрал. Елена больше в них не нуждалась. Его отлучки стали не такими частыми, но поскольку давать ей на пропитание необходимости теперь не было, то дело, им замышленное, лелеянное, не стопорилось, а споро продвигалось сначала, но потом резко замерло.
Вышло так, что вскоре Михаил Ревницкий стал не меньше зарабатывать, а вообще перестал гонять авто. Они с Еленой вроде бы разработали поочередность поездок, так напоминающую эстафету, но потом график вдруг сломался. Им не раз приходилось отказываться от «командировок», оставаться дома вдвоем, чтобы быть сторожами, сиделками, приставленными к больной.
За стеной слышался кашель, Михаил отрывался от окна и шел спросить, нужно ли что-нибудь. Дочка махала головой. Иногда они могли обменяться парой слов. С больным ребенком не поговоришь, не нагружать же ее и так охрипший голос, а с женой – жена будет последней, с кем он заговорит о чем-нибудь. Только Михаил выходил, Марина чихала или еще сильнее закашливалась.
Ревницкий возвращался к окну, всматривался в длинные тени, что ползли по снегу. Окно выходило на запад. После обеда начиналась дивная гонка, серые щупальца, притаившиеся под скамейками, деревьями, столбами, тянулись к дому, подползали к крыльцу подъезда, но каждый раз их опережала ночь, скрывшееся за горизонтом малиновое солнце выпускало несметное войско теней.
Он иногда подозревал, что, возможно, это заговор их обеих, дочери и жены. Было что-то театральное в разбросанной по всей квартире кожуре апельсинов и словно продырявленных без таблеток пластинках. Болеет и болеет. С кем не бывает! Да, но слишком часто, едва вернется в школу, как через день насморк, через два снова температура. И почему он должен отказываться из-за этих непрекращающихся простуд от заработка? Чем он собственно может помочь? Неужели некому подносить сироп в столовой ложке ко рту дочери? После испепеляющего взгляда жены в ответ на этот его намек началась очередная перепалка.
– Ей уже гланды предлагают удалять! – фыркнула жена, вернувшись из кухни с чашкой чая с лимоном.
– Так, может, и стоит?
– А потом что? Бронхиты пойдут, воспаление легких? Ты этого хочешь?
– Ничего я не…
– Вот-вот, тебе плевать на нее и на… на семью!
О том, что плевать на нее, Елена, споткнувшись о предлог, благоразумно промолчала, испугавшись, что он поддакнет, согласится с этим, отчего и спрятала себя в слове «семья». Ревницкий ринулся парировать нанесенный ему укол,