чтобы сошлись все углубления и выемки, намагниченные долгим слитным бытованием в едином целом существе. Когда она вернулась, дочка была еще в школе, не проронив даже приветствия, не кивнув, они вдруг набросились друг на друга. Приветственный поцелуй моментально перешел в раздевание, они стянули друг с друга одежду, грубо навалились телами, чтобы удовлетворить потребности, снять сексуальный голод. Елена, не накрашенная, стареющая, с сединой в волосах, осипшая, была куда более активной теперь в постели, чем раньше. Они касались друг друга губами, и кожа их была соленой, потной, но от этого отсутствия романтики, утонченности еще сильнее возбуждались. Может быть, это почти животное совокупление и стало тогда последней скрепой их брака, только так они то ли выдали то, что у них нет никого на стороне, во всяком случае, постоянного, то ли так в этом плотском голоде попытались дать понять, что что-то еще чувствуют к другому, что, несмотря на все склоки и отсутствие взаимопонимания, рано еще заговаривать о разводе, не пришло еще время со всем покончить.
XI
После возвращения жены Ревницкий впервые так долго оставался дома. Елена все спрашивала, не уезжает ли он, может ли она, мол, еще раз сгонять за границу? Он пожимал плечами. После стольких его отказов ему просто перестали звонить, видно, подыскали уже замену, вот теперь он и не требовался, сам он уже несколько раз предлагал себя в качестве перегонщика, но ему отвечали, что пока «отбой». Перестала так часто болеть дочка, жена уже не планировала часто мотаться за товаром. Вечерами они сидели и ужинали на кухне в тишине. Отсутствие криков, злобного шипения, обвинений стали первыми шагами после преодоления распри. Ревницкий перешел с продавленного диванчика снова спать к жене в спальню. Сначала они лежали спина к спине, только страсть давала им право развернуться, начать шарить руками по телу другого. Это было что-то вроде допустимого объяснения, сексуальное желание не перечеркивало напряженность в семье, а было всего лишь кратким перемирием. Такое себе помешательство, что давало возможность на короткое время целовать, прижиматься друг другу. И, наверное, оставалось немного таких вот ночей до того момента, когда они не сдержались бы и снова сказали что-то друг другу во время секса, прошептали что-то, полузабытые ласковые слова. Может быть, это было бы всего лишь «повернись, подвинься, пожалуйста», но после этого были бы возможны и слова «я тебя люблю», конечно, когда-нибудь, не сразу.
Но однажды раздался ночной телефонный звонок, и их отбросило друг от друга.
– Кто это?
– Не придуривайся, тебя это, иди!
Михаил неохотно коснулся холодного пола босыми ногами и подбежал к телефонному аппарату.
– Миша, – донеслось к нему, когда он уже занес руку над дрожавшим телефоном, – не бери, не отвечай, прошу тебя!
– Да я только спрошу, кто это и что нужно. Вдруг что-то случилось?
– Пожалуйста…– взмолилась жена из темноты, но поняв, что трубка уже у его уха,