и спустить вниз на тросе, чтобы он вдавил под лед чертов мешок, умостившийся предательски на льду. Как бы это было логично, даже не рассказывать ему, как его отец был неправ, когда отказался от всех предложений нового времени, отказался признавать, что вокруг все иное, а просто предложить сыну пойти по пути, который отверг его отец. Не ученым же становиться пацану?! Он полон сил, скоро будет совершеннолетним и сможет выполнять кое-какие поручения, сколько мальчишек мечтают сейчас именно об этом? Так что же – помочь сыну своего друга стать таким же, как и сам?
Докурив, Ревницкий вышел из машины без всякой надежды и посмотрел вниз на чернеющее пятно на льду, запустил обреченно в него окурок, чтобы прикинуть приблизительное расстояние до него и понять, найдется ли у него такая веревка, но окурок внезапно был поглощен темной прорехой во льду. Ревницкий подобрал камень и швырнул туда, и он тоже исчез в открывшейся под тяжестью мешка весенней ране реки. Самые странные похороны в его жизни. Ждать пока труп сам провалится, скроется с глаз долой – что может быть необычнее?
Он уткнулся лицом в руки, чуть ли не молитвенно сложенные на ограждении, ноги еле держали его, еще немного, и он бы и вовсе преклонил колени здесь посредине моста. Кого сейчас благодарить за толщину льда, что не выдержала тяжести? Бога? Или призрак Алеши, который уберег своим вмешательством своего сына от мерзких планов такого подлого друга? Ревницкий вдруг понял, что если бы не удача, случайность, то ничего бы не остановило его, чтобы не заставить парня себе помочь, ничто. И что же, он все еще не понимает, кем он стал? Не понимает? Неужели? Уж он-то поступил бы логично!
Совсем отключится ему не дали часы на запястье, холодившие щеку. Совершенно новые электронные часы с множеством функций, подсветкой, секундомером, будильником и таймером, вместо щелкающих ножниц-стрелок, отрезающих секунды-щетинки от мотка времени, бесшумные пунктирные цифры. Ревницкий посмотрел на нержавеющий блестящий браслет с приборной доской космического корабля в окошке вместо циферблата, пока рукав не сполз к кисти руки и не закрыл часы. Здесь и сейчас. Все что он может, так это жить здесь и сейчас! Вот и все. Не думать, не загадывать. Он поступал и поступает так, как требует того время, как вынуждает его ситуация. А что ему еще остается? Выжил, продолжает жить – и уже хорошо, если живет весьма неплохо, не существует, не побирается, не голодает. И какая собственно разница, прав он или нет, если тех, у кого иная точка зрения, кто мог бы ему возразить, нет уже? Какая?
На обратном пути у самого города за ним и Юрой потянулась из мрака с лязгом стальная рука, но вместо того, чтобы схватить и расплющить автомобиль, простерлась дальше, продолжая разрывать весеннюю ночь мощным прожектором. Электропоезд, спешащий из Молотовграда в Двухозерск.
XIII
Дома Ревницкий мучительно взвешивал все «за» и «против», решая, возможно ли отказаться от еще одного разговора, теперь уже с таинственным анонимом, так тщательно замаскировавшим свое послание, что был сразу же раскрыт, едва Михаил развернул смятый