пришли список гостей».
К Саше подошёл начальник отдела по делам молодёжи и культуре. Девушка кивнула ему, намекая подождать минутку, и быстро пробежала пальцами по экрану телефона, набирая ответ: «У меня его нет с собой. Ты ведь фотографировал тот, что мы составляли в ресторане. Он, по идее, не изменился».
Начальник отдела, невысокий сухощавый и приятный в общении мужчина, передал десять листов сценария концерта. Девушка уже собралась сфотографировать по привычке каждый лист, но сотрудник, спеша вернуться в зал, только замахал рукой, что эта копия для журналистов.
– Спасибо, – расплылась в улыбке сотрудница.
– Саш, всё хорошо? Глаза грустные, – начальник ещё на секунду задержался, но получив утвердительный ответ, скрылся за тяжёлыми дверьми зала.
Телефон прозвучал двумя нотами.
«Слушай. Мне не нравится твой настрой. Я подумал про изменения даты свадьбы. Нет. Свадьбу мы делаем, а с работой я тебя не тороплю».
Испытывая растерянность, она смотрела на светящийся экран. «Не торопит с работой, совсем не настаивает – отработай, Сашенька, месяц, но дальше поедешь в Петербург – сидеть первое время в моей квартире в военном общежитии», – молча передразнивала она жениха, неосознанно отбивая тихий ритм каблуком батильонов.
Она сделала глубокий вдох. «Девочка, ты нагоняешь. Ты пытаешься раздуть из пузыря – дирижабль. Успокойся». И, перечитав сообщение ещё раз, ахнула. «Лёша сам решил пойти на уступки!» Совесть голодной крысой впилось в сердце.
«То есть? Как ты это видишь? Или ты предлагаешь жениться, но мне в Питер не переезжать? Потому что я только в июне устроюсь официально на место».
«Хорошо. Ты предлагаешь не жениться?»
Голова закружилась, и, почувствовав слабость в коленях, опёрлась о холодную стену. Слишком быстро сказка привела её в дремучий лес.
Саша была готова пойти на попятные. Алексей казался несуществующим, выдуманным, звучащими словами из телефона. Ей не хватало возможности прикоснуться к нему, оплести руками плечи, крепкую грудь и прижаться к спине. Только оказывалась втянута в домашнюю ссору, как моментально возникала мысль – скоро уедет, выйдет замуж. Только возникала сложность – и представлялось, как будет следить за домом, гулять с Алексеем, проваливалась в воображение, отделяя, в конечном итоге, и самого Алексея и реальный мир на задворки сознания. Мираж. Нереальность. Сон.
Алексей ассоциировался сейчас с матерью, и чем больше та проявляла претензии к дочери или защищала Алексея, тем больше Александра Юрасова отгораживалась от жениха. Да и Степана девушка выбирала каждый раз вопреки и наперекор материнским словам. В свои двадцать пять лет она вернулась в пубертатный период, устраивая бойкоты вместо конструктивных переговоров, не замечая способа выбраться из цикличности – она, любимая мать, любимый человек, ссоры. Всё, что Галина Юрьевна возносила на пьедестал в эти недели, становилось чуждым ей, и, в то же время, мучительно от противостояния, потому что любила мать, и, отдалившись,