ни холод. Кузя лежал на воде, глядя на звёздное осеннее небо, а течение легонько несло его. Когда звёзды зарябили под слоем воды, это уже нисколько не удивило: вода так и не коснулась лица, а дыхание оставалось свободным – свежим, убаюкивающим. Кузя закрыл-таки глаза, но, почти физически, продолжал ощущать, что вокруг него вода. От всего спектра сознания остался крохотный лучик ощущения, и всё…
Шло время. Было то светлее, то темнее, но лучик ощущения определял лишь прижавшееся дерево, ил, покрывавший вокруг, да мельтешение рыб. Стало темно надолго, а лучик надоедливо говорил об одном и том же.
* * *
Прозвучал какой-то сигнал, и Кузя открыл глаза. Было темно. Тошнота прошла. Кузя обрадовался, что сознание включилось полностью, устав… очень устав от надоедливого лучика. Подвигал пальцами. Потом – ногами и руками. Взметнулась муть, приоткрыв видимость, – подводный мир оказался зеленоватым, как и некогда виденный коридор. Поднявшись во весь рост, Кузя слегка ощутил течение и опёрся о дерево, но подгнивший топляк рассыпался.
– Сколько времени прошло? – вякнул Кузя.
Перед глазами возникло трёхзначное число.
– Это минут или часов? – уточнил Кузя вслух, и число погасло.
Но тут же вспомнился долгий, утомительно долгий лучик сознания.
«Как же я столько времени без еды и без воздуха?!» – удивился Кузя и вдохнул полной грудью.
Под водой дышалось легко и приятно свежо.
«Если прошло столько дней, то должна быть весна. Какое было число?» – задумался Кузя.
Он помнил дату рождения сына, но последовавшие трагичные дни были смазаны в сплошную череду.
– Какое число? – прошептал Кузя, раздумывая…
Перед глазами засветилась надпись: «Введите дату».
– Ладно, с тобой мы ещё разберемся, – ответил Кузя, и надпись погасла.
Взмахнув руками, он поплыл к поверхности.
* * *
Была ночь, но небо уже слегка посветлело. Выходя из воды, Кузя оглядел себя: он шёл в серебристом скафандре.
– Откуда это?! – удивился он, но сразу догадался: – Костюмчик!!!
В ночном лесу тоже всё виделось в зелёном свете. Бросилось в глаза, как отчетливо видны птицы, спрятавшиеся в листве, и улавливаются траектории летучих мышей. В чащобе Кузя лёг на землю, дав волю размышлениям.
Мысли метались от судьбы детей до обязанности перед Бо. Разговор с Бо вспоминался обрывками. Кузя понимал, что был обречён умереть, но Бо не дал этому свершиться. При этом Бо говорил, что он не Бог, а сам Бог живёт в горах.
– Если они меня спасли, то я должен служить им, – решил Кузя и снова стал вспоминать, что обещалось.
Мысли, чередуясь, снова вернулись к детям: «Как найти? Как заботиться, оставаясь в скафандре? Как будут смотреть люди? Как отнесётся полиция? Ищут ли? Не опасно ли всё это для детей?»
– Найти бы Бога и спросить его,