человек вздрагивает, ожидая увидеть противно клацающие челюсти, но это – всего лишь корни, они бессильно колышутся, волнуемые дыханием, и человек переводит дух, облегчённо шепча проклятье.
Никто не любит земляных жилищ – в них будто нечисть застряла. Тёмные, душные, смрадные, с запахом гнили. Заходишь – и словно ныряешь в омут ненависти: скукоженной, бессильной, кровоточащей. Под стать сегодняшнему дню, полному злобы и разочарования. Дню, когда Отец Огневик лишил загонщиков заслуженной добычи. Потому-то и решили они, ведомые вождём, собраться в жилище Искромёта, подальше от чутких глаз Отца.
Пламя жмурилось и кривлялось, извергая тучи чёрного дыма, и дым этот, точно вода из свежей проруби, рвался вверх, к отверстию в крыше, расщеплялся по краям, обтекая корни-хвосты, и впитывался в холодную рыхлую почву.
– Землю мне в глаза, если он не сдурел.
Сполох хорохорился. Грубостью хотел скрыть растерянность. Бегал затравленным взором по промёрзлым стенам, криво усмехался, а в глазах, коричневых, как свежеобожжённый горшок, плавало горькое удивление.
– К чему загоны, земля мне в уши, если Отец может так поступать?
Воистину, он был прав! Заносчивый и взбалмошный, в этот раз он был прав. К чему добывать зверя, если Отец всё равно отдаст его Огню? Зачем страдать, если не видно избавления?
– Он унизил и растоптал нас, прах его побери, а с нами – и всех загонщиков.
Правда, святая правда!
Головня вспомнил, как давным-давно спросил у Пламяслава: «Отчего пролегла вражда меж Отцом и вождём?»
Старик ответил: «Оттого, что Отец унизил вождя у всех на глазах. Было это давно, когда Сполох ещё не умел держаться в седле и не получил взрослого имени. Однажды, желая потешить дитя, вождь вырезал ему фигурку медведя и сказал при этом: „Игрушка – твоя, никому не давай её – потеряешь, новую не жди“. Сполох так и поступил: ни с кем не делился, забавлялся сам, а остальные глядели и завидовали. Когда весть о том дошла до Отца Огневика, он страшно разгневался. Вечером, на обряде, назвал вождя кощунником и святотатцем, нарушителем Огненных заповедей: „Где это видано, чтобы вещь принадлежала одному, а не многим? Прокляните того, кто скажет: это – моё, а то – твоё. Втопчите отступника в грязь“, – так сказал Отец, и вся община склонилась перед ним, негодуя на вождя. С тех пор вождь затаил злобу на Отца».
И вот они сидели в жилище плавильщика: Головня, Сполох, его отец, мачеха и Искромёт. Стыло дышали земляные стены, колыхались в волнах тепла засохшие корни под потолком. Сполох цедил проклятья и скрёб ногтями голую грудь. Вождь и Искромёт молча хлебали моховой отвар. Плавильщик шепнул что-то на ухо вождю. Тот хмуро глянул на Головню, спросил:
– Что не пьёшь-то? Не по вкусу наше угощение?
Загонщик уронил взгляд на кружку, которую держал в ладонях. Неторопливо поднёс её к губам. Отвар был злой, вонючий, яростно обжигал глотку.
– Не по вкусу, –