ты, Павел, стоящий посреди Ничего?
Забытое ощущение из детства охватило каждую клеточку моего тела, когда я не мог что-то понять и злился на каждого. Но это было только тело, и только мгновение. Мои разум и сознание ровно и спокойно впитали этот вопрос.
– Мне всегда страшно у такого края, – спокойно сказал я, – у края такого вопроса. Я боюсь, что там ничего нет и я один. Поэтому я и возвращаюсь к толпе.
Мои слова утонули в тумане. Мы молча простояли довольно долго. Солнце медленно ползло единственным ярким пятном среди этого Ничего. Туман стал неспешно рассеиваться под упрямством света и тепла. Кое-где уже проглядывалась голубизна небосвода, ниже – очертания больших и тёмных построек – пятнами сквозь пелену. Сверху-вниз – так работали неумолимые законы гравитации и всего известного физике. И вот, у самой земли остались лишь обрывки густых молочных лент, застрявшие между домов. Было странно тратить столько времени на созерцание обычного явления. Мысли мои как будто только что проснулись и медленно растягивали одна другую, вызывая интересные ассоциации.
– Жаль, что ты не был близок с математикой в этой жизни, – тихо сказал Симон, – ты быстрее б находил все нужное. Но… – вдруг громче сказал он, – нам пора пить кофе!
И мы спустились в город.
***
Весь день Симон провёл со мной, перекраивая мой план-график по книгам. Он настойчиво предлагал то, что «восполнило пробелы точности моего восприятия и помогло при построении логических выводов». После непродолжительного спора, я сдался. И был очень удивлён странному влиянию Симона.
Мы начали читать три книги одновременно. Сравнивая и обсуждая позиции авторов, в разрезе влияния на них особенностей эпох. Симон настаивал на отслеживании первоосновы, той, которая послужила толчком, мотивом для автора, и намеренно задавал высокий темп нашему обсуждению. Было трудно. Я чувствовал себя первокурсником, случайно оказавшемся на чужом семинаре. Но я старался, хотя выбранные Симоном труды не были близки, ни моей профессии, ни душе. Через пару-тройку часов я понял, что моё сознание уже не моё, существует отдельно от личности и неконтролируемо что-то творит. Я устал. Симон это заметил и расстроился.
– Не знаю, как тебя обучали в институте. И как ты обучаешь детей? – Неожиданно надменно проговорил он, захлопывая одну из книг.
– Это странный вызов моему профессионализму. Метод, мягко говоря, неудобен – сложно держать столько новой информации в голове, параллельно доказывая и опровергая позиции разных авторов. И твои. И вдобавок, ты ждёшь мой вывод – мгновенный и обоснованный более ранней эпохой. Ты всегда так работаешь?
– Примерно в таком темпе. Я уже привык. Моя работа предполагает постоянную аналитику.
Я задумался на секунду.
– Всего? Постоянно? Даже сейчас ты анализируешь? Может, даже меня?
– Твою пригодность, – с улыбкой сказал он и встал к шкафу.
Я