хочешь обратно в свою жизнь замкнутого историка? Или хочешь попробовать стать мне другом и помощником в очень сложной и невероятной жизни?
Я был просто возмущён! Я даже не скажу, что слышал и понял все его слова – в голове крутились только те, что задевали меня и мои чувства. Снова и снова они вызывали поток злости, усиливая его. Как он мог анализировать меня, как вещь или понятие?! Какое право он имеет на такие вопросы и выводы?! Я смотрел на него и будто находился в театре. Снова, началось это болезненное расщепление. Душа и сердце верили этому человеку неосознанно, сполна, а вот рассудок насмешливо уверял, что сейчас будет антракт и волшебство представления вместе с этим актёром растают в сумраке дороги домой.
И я молчал, разрываемый пополам.
– Ты у края, Павел, – сказал тихо Симон, – и снова уходишь назад.
Он встал и направился к двери.
***
Когда я остался один, то мгновенно пережил весь ледяной ужас одиночества – острого, пронзающего насквозь, как зимний восточный ветер. Мне стало страшно. И ничто не могло заглушить этого состояния – ни чай, ни книги, ни солнце, внезапно и настойчиво осветившее последними лучами все комнаты этой странной квартиры. Согревал только гнев.
Следующий день был рабочим. И следующий, и следующий… Три дня я не видел Симона, три дня я не притрагивался к книгам – ни к своим, ни к выбранным им. Что это был за кошмар! Я сам себя привёл в чистилище, где пустота и безрадостность шли в ногу с серостью и однообразием. Ноябрь на улице был ноябрём – безликим, мокрым, неприятным. И работа была похожа на этот ноябрь. Я избегал всё и всех! Исключение составляли дети. Я внимательнее и любопытнее смотрел на них и начинал замечать нечто большее. Мнения о каждом рассыпались, как их маленькие беспорядочные эмоции. Все они представлялись мне теперь хрупкими судёнышками в огромном океане взрослых правил, законов и традиций. Их носили волны суровой действительности, бытовых условий – от материальных ценностей до общения с семьёй, такого разного и такого далёкого от христианских истин. И вдобавок, их трепал ветер своенравия, желаний и предчувствий. Ветер становления характера.
Боже! Как и меня! Получается, я сейчас стремился к себе подобным – неопытным подросткам, не имеющих достаточных знаний, навыков и сил, чтоб понять и принять этот мир. Но как же так?! Я уже прошёл те неприглядные годы своей юности! Неужели теперь всегда винить прошлое, что я не смог быть свободным от быта, мнения семьи и их желаний? Но всё же разрешилось! Семья исчезла мгновенно, так же как и моя юность… Институт? Да, похоже Симон тут был прав! Институт дал только основное, необходимое – бумажку – чтоб я мог открыть рот в присутствии работодателя! Но позвольте, свои пробелы, те которые я чувствовал таковыми, стал восполнять самостоятельно, никому не мешая, никого ни о чем не прося!
Я всё ещё был возмущён словами Симона, и его предложение всё ещё выглядело унизительно. Наверное, никто не мог быть мне другом. Или я не мог…
На четвёртый