портфель внезапно оказался без присмотра. Но Андрюха дернул его за рукав в самый неподходящий момент:
– Ты идешь или че?
И момент, чтобы схватить тарелку каши и опрокинуть ее в Ванюковский портфель, был упущен.
14
Дашка начала запираться в своей комнате. Он заметил это не сразу – в конце концов, дверь часто была закрыта, и он мало обращал внимание на то, что она там делает. Его удивило больше то, как яростно она не дает ему проходу туда, где раньше и разрешения не требовалось. Когда он стучался в дверь двумя пальцами, изнутри раздавался сердитый окрик «Пап!!».
Он не сразу понял, от чего она так яростно его отпихивает. К чему это ему нельзя приближаться. Как вообще можно в ней чего-то не знать – он ничего не пропустил, он всегда был тут, откуда там могла вырасти новая часть?
Но новая часть все-таки выросла. Он в конце концов понял, от чего его так тщательно отпихивают. Дашка начала меняться – неловко распрямляться и смотреть на сторонам, бросать взгляды на мальчиков, мимо которых они проходили по улице, тщательно осматривала себя в зеркале, и, когда надевала короткую юбку, и то и дело нервно одергивала пониже ее джинсовый край. От нее внезапно начало пахнуть странным яблочным запахом, который Борис Петрович не узнавал и поначалу раздраженно вертел головой за завтраком, пытаясь понять, откуда он взялся. Потом он понял, что это были духи, и от этих духов ему становилось не по себе – не то, чтобы неприятно, но запах был до такой степени чужеродным в их кухне, как была привычной сама Дашка, примостившаяся на стуле.
Она вечно сидела криво,.и его жена ее одергивала:
– Да выпрямись ты! Хорош волосы на тарелку ронять!
– Я не роняю! – огрызалась Дашка, вилкой гоняла по тарелке два яйца и горбилась еще сильнее.
Она перестала носить ту одежду, которую они ей покупали, и украдкой начала таскать материны туфли и платья. Полностью она бы их, конечно, никогда не приспособила, но временами он натыкался в квартире то на босоножки в десятисантиметровом каблуке, изрядно потрепанные, из которых торчал гвоздь, то на помаду, то на пояс от платья. Босоножки небрежно валялись под Дашкиным столом, и он улыбнулся, представив, как она надевает их, тщательно застегнув ремешок вокруг щиколотки, и дефилирует, тщательно и медленно переставляя ноги, из одного конца комнаты в другой. Пойти в таких в школу мать никогда бы ей не позволила, но она все равно приспосабливала их, как и платья, по одному стаскивая их с вешалок, одним движением набрасывая на себя, а сверху камуфлируя все это одной из своих кофт, или водолазок, чтобы не придрались учителя – платья были ей ощутимо велики, и в вырезе виднелось слишком много бледной кожи.
Платьями, однако, дело не кончилось. Она стала требовать драные джинсы, на что его жена сказала:
– Через той труп.
В итоге джинсы были обычные, но Дашка сама изрезала их ножницами. За джинсами были топы