беленькая и черненькая, засияли бы тоже, и бабка, стесняясь нахлынувших чувств, вытирала бы пальцем выступившие слезы не на нежном лице маленькой, а на своем, сто лет как загрубевшем и сто лет забывшем, что такое счастливые женские, материнские слезы. На какую-то долю секунды он почувствовал себя богом и даже застонал от зримо выпавшего шанса стать богом для этих четверых. Близкое состояние знал единственное: когда писалось. Двери, разъехавшись, съехались, следующая остановка конечная, ему выходить, он скрипнул зубами и привел себя внутри себя в порядок.
Такие вещи случались с ним, и бывало, что он вставал и выходил вслед за кем-то, и что-то менялось в его мужской, в его человеческой жизни, так похожей на божескую, когда он, по сути, бескорыстно мог одарить собой человека, женщину, и он собирал свои отдарки как сокровища, потом перестал собирать, а потом они перестали происходить, и он, лишь вспоминая, использовал их как рачительный хозяин в своем литературном хозяйстве.
Странно, что он так запал на эту привлекательную женщину, когда у него Леля.
Может, потому и запал, что – Леля.
Кончено с безлюбовной жизнью. Время любви пришло.
9. Маша
В полупустом 706‑м автобусе расхристанный парень сунул деньги в окошко водителю, в нетерпении перебирая ногами, ожидая, когда тот выдаст ему билет, не дождался, пустил озлобленную очередь мата и единым махом перескочил через турникет. Водитель, в свою очередь, пустил такую же очередь и так же озлобленно смахнул деньги на пол, прочь от себя: ты крутой и я крутой. Перепелов, моложавый, крепкий, выдавил под язык шарик валидола из серебряной упаковки, которую с некоторых пор носил с собой.
Вариант поискать ванну, раковину, унитаз и все необходимое в сети он отверг, вознамерившись поехать увидеть нужное своими глазами и сходу заказать. Маша ему доверяла. Она доверяла его вкусу. Его обязательности. Его деньгам. Да, и деньгам тоже, а что в этом зазорного? Считаясь состоятельными по советским меркам, по либерально-демократическим – Майзели стали бедняками. Маша всегда была немного коррумпирована. Немного – поскольку активности не проявляла и ничего ни с кого не требовала, ей предлагали, и то не всякий раз. Тогда они могли купить дочери с зятем, и купили, трехкомнатную кооперативную квартиру на Новинском бульваре, в расчете на детей, которые появятся в тесной и для четверых-то двухкомнатной кооперативной на 1‑й Аэропортовской, а также еще по ряду обстоятельств.
Одно из них – то, что, очевидно чувствуя себя примаком, то есть мужем дочери, по бедности взятым в дом тестя и тещи, зять неожиданно впадал в немотивированную злость, что пугало: разбегутся. Гриша с Машей шепотом обсуждали ситуацию ночами в постели. Вернее, обсуждал Гриша, выводя свои резоны, Маша молча слушала. В этой семье роли традиционно распределялись: раскованные, свободные, увлекательные речи