империалистической войны крестьяне навоевались и теперь, даже если продотряды отбирали зерно, с землей расставаться не желали. Жди мобилизации, думал про себя Рудольф.
Между тем пора было убирать хлеб. Он при каждом удобном случае отпрашивался на хутор. Начальство старалось закрывать глаза на такие отлучки: половина роты состояла из местных крестьян, у всех были родные, старики, нуждавшиеся в помощи… Особой любви к крестьянскому труду у Рудольфа не было: рожденный в городе и с юных лет приставленный к машинам, работу в поле он терпеть не мог. Пот заливал глаза, солнце палило… Но хочешь не хочешь, а помочь папе необходимо, несмотря на кровавые мозоли на ладонях.
Урожай собрали. В конце августа, после покушения на Ленина, поползли слухи о новой волне большевистского террора. Однако в их глухих местах все были заняты сейчас реквизициями в пользу армии и Петрограда, и эти близкие и земные проблемы заслоняли прочие вопросы. А в конце октября Рудольфа вызвал к себе командир. Перед ним на столе лежала какая-то бумага – никак, очередной приказ из Петрограда.
– Ну что, товарищ Калнин, не заскучал еще у нас в глуши?
Рудольф непонимающе взглянул на командира. Тот улыбнулся немного плутовато. Потыкал пальцем в лист бумаги и продолжил:
– Ты же авиатор у нас?
– Так точно. – Сердце Рудольфа стукнуло. – Младший механик авиационного отряда… Был.
– Ну, значит, собирайся. Поедешь в Москву.
– В Москву?.. – Рудольфу показалось, что он ослышался.
– Вот предписание. Всех бывших авиационных специалистов отправлять в Москву, в распоряжение резерва авиационных специалистов. На формирование новых авиачастей. Даю тебе сутки, а потом оформлю пропуск до Петрограда.
– Я уже семь лет дома не был по-человечески, – Рудольф покачал головой. – А теперь и вовсе неизвестно когда вернусь. Дай хотя бы неделю.
– Не могу, товарищ Калнин, никак не могу, – командир развел руками. – Социалистическое отечество в опасности, сам знаешь.
Он помолчал, а потом вздохнул:
– Ну ладно, Рудольф. Трое суток даю тебе отпуску. А потом уж отправляйся, советскую авиацию в бой поднимать…
– Товарищ Калнин? Отогрелся? – Рудольф проснулся от того, что сильная рука трясла его за плечо. Открыв глаза, увидел незнакомого военного в аккуратно выглаженной видавшей виды гимнастерке, подпоясанной кожаным ремнем без бляхи, в отутюженных галифе, начищенных до блеска сапогах. На ремне висела внушительных размеров кобура, прихваченная портупеей.
– Закемарил немного. – Рудольф поднялся с огромного кожаного кресла, в котором его сморил сон. Кресло стояло у печи, в которой потрескивали дрова. Напротив – большое окно, в него пробивался блеклый свет ноябрьского дня, и видно было, что за окном идет дождь.
– Вот какое дело, товарищ Калнин. Нужно сейчас съездить за кроватями,