дворянства; в пламени ее сгорают остатки буржуазной монархии и буржуазной республики. Среди хаоса и беспорядка разрушения мы неустанно строили новую трудовую Россию.
25 октября 1917 года солнце осветило красные знамена в Москве и Петербурге, на Волге, Урале; 25 октября 1918 года еще освещает огонь и золото красных знамен в Германии и Вене, в Будапеште и Софии, Праге, Милане, в Париже, в Нью-Йорке, в Индии и Японии…»
Рудольф аккуратно сложил листовку пополам, потом еще пополам, сунул в карман галифе. Подумав, достал кисет, свернул «козью ногу», закурил, присев на лавочку на бульваре. Год назад – ну, может быть, на несколько дней меньше – его избрали в Вендене комиссаром 12-й Авиадивизии. Тогда казалось, что самая важная задача – сохранить авиацию, армию, чтобы дать отпор наступающему врагу, чтобы защитить свободу рабочих и крестьян. Он делал тогда что мог, но его всегда удивляли эти лозунги о мировом пожаре.
Он не раз тогда вспоминал рабочих с парижских авиазаводов. Да, конечно, вот сейчас они победят немца, но в то, что будет там у них революция, Рудольф не верил. Возможно, в Германии и Австрии, как в проигравших войну странах, и случится революция, хотя и здесь у Рудольфа отчего-то были сомнения. Точнее, были сомнения в торжестве пролетарских революций в Европе. И, конечно, он и подумать не мог тогда, осенью 1917-го, об этих расстрелах ни в чем не повинных безоружных людей…
Говорить о таком вслух было нельзя. Но в этот яркий солнечный денек, когда над головой то и дело проходили аэропланы, когда до вечера Рудольф был предоставлен самому себе и мог никуда не спешить, он решил позволить себе обстоятельно обо всем подумать. С удовольствием затянувшись, он выдохнул клуб дыма, глядя, как сизое облако расширяется и тихонечко летит вдоль бульвара, подсвеченное солнцем. Хорошо, что в этом году ему удалось договориться с продотрядом. А что будет в следующем? Конечно, он служит в Красной армии, а потому папу не должны тронуть, да и ребята местные пообещали присмотреть. А ну как их тоже призовут?..
А впрочем, все-таки они строят новый мир, подумал Рудольф. И пусть в нем столько несовершенств и неудобств, но ведь главное – это свобода, и она теперь стала доступна. Вот кончится война, и он обязательно пойдет учиться. И Ваня будет учиться, и Альма, и Ирмуся. И теперь это будет не за папины деньги, а от государства. Главное – защитить то, что уже есть. Это все, конечно, так, но была в этом и тревожащая недоговоренность: иногда к Революции примазывались и становились у руля далеко не самые честные и чистые на руку люди. И эти расстрелы невинных… Хорошо, если Петр Петрович спасся… Разве же он мироед? Что-то здесь было не так. Совсем не так.
Рудольф недоумевал. Его отправили из Торошино в Москву в конце октября. Зная, как сильно армия нуждается в квалифицированных мотористах, он ожидал, что уже в ноябре окажется в действующей части. Просился, конечно, поближе к дому. Однако дни шли за днями, недели за неделями,