неё говорить – боюсь сглазить. Но, кажется, всё понятно и без слов.
– Как следует влюбился, – Ральф даже не спрашивает, улыбается с пониманием.
– По уши.
– И как?
– Не больно. Совсем не так, как поётся в песнях… Любовь-огонь, любовь-кровь, бла-бла-бла. Не знаю. Мне просто хорошо.
– Хорошо.
Эмма её зовут. С тех пор как мы познакомились, у меня такое впечатление, что Трой испытывает моё терпение на прочность.
Я говорю, что мне эта песня спать не даёт. Написал на свою беду, а теперь никак не могу выкинуть из головы. Крутится там, не даёт уснуть. Все думают, что я хвастаюсь, а я просто хочу спать.
– Да ладно, это просто нечестно. Я этих песен кучу написал: от и до. А ты… стоило написать один текст, как все сразу: «Ах, какой Саймон молодец!» К нему даже мелодии толком нет!
Это он мне высказывает. То есть мог бы высказать кому угодно, за глаза, но Трой за глаза не умеет. Я же вроде как лучший друг, а значит, мне и отдуваться. Я-то наивно полагал, что запись альбома будет проходить тихо-мирно, но нет: Трой весь как на иголках, мало заботится о том, чтобы не задеть чужие чувства. А я что? Мне бы надуться, шикнуть на него, но на меня с некоторых пор нашло всеобъемлющее великодушие, да и обиды не хватает. К тому же негодование в исполнении Троя настолько непосредственное и чистосердечное, что сердиться глупо.
– Почему ты не можешь просто порадоваться за друга? – невинно спрашиваю я. Всё-таки должно быть обидно хоть чуть-чуть. Песня – как-никак дело личное.
– Потому что, блядь, никто не радуется за меня! Когда я показываю новую песню, никто от восторга не прыгает, а?
– Потому что… это то, что ты делаешь, Трой. Ты пишешь песни, ты всегда пишешь песни.
– И что, значит, это несчитово?
Я копаюсь в голове в поисках ответа, но ответ лежит на поверхности:
– Просто все привыкли, Трой. Ты талантливый, все уже привыкли. Чего ты ещё хочешь?
– Я хочу порадоваться за друга, а не завидовать.
Я складываю руки на груди: само всепрощение во плоти.
– Ты завидуешь мне? Ты. Мне. Из-за песни?
Я не люблю про неё говорить, но меня все поздравляют тут и там, потому что, наверное, на лбу написано, что я счастлив. Чёрт побери, я счастлив. Это моё всепрощение. И я подозреваю, что дело совсем не в песне.
Трой взъерошивает шевелюру раз в десятый за наш короткий непродуктивный разговор. Наверняка принял двойную дозу кофе с утра – нервов комок.
– Может, ты ещё и петь теперь будешь? – бурчит он, пряча руки в карманы безразмерных штанов.
– Блин, ну что ты так завёлся? Я же не настаиваю, чтобы мы её записывали. Сам же сказал, там мелодии толком нет.
– Она хорошая, – отзывается Трой с неподдельной болью в голосе. – Понимаешь, Саймон, она хорошая, даже незавершённая, вот что!
И я понимаю, что дело, может быть, действительно в песне.
– Мы её запишем, – сдаётся Трой. – Вот увидишь. Это будет лучший трек на альбоме.
Я засыпаю с включённым телевизором. Засыпаю, просыпаюсь – за окном ещё ночь. Эмма ушла ночевать к себе – ей вставать рано. У меня тоже