моя госпожа. Отклонитесь немного.
Она убрала ладони от бёдер и, слегка выгнувшись, положила их на кровать.
– У меня есть догадка, – произнёс ноточей полушёпотом и ухватил пальцами её завязанный у талии пояс халата.
– Вы уверены, господин?
– Давайте узнаем, – он тихонько отдёрнул бархатный узел, – стало легче?
– Знаете, да, но я не привыкла полагаться на поспешные выводы, попробуйте ещё.
Узел ослаб ещё на долю.
– Будем надеяться, что я не сделал хуже.
– Нет-нет, нот Ласка, совсем наоборот, продолжайте.
– Продолжать? Хорошо, – и на этих словах он резким движением отбросил пальцы в сторону. Пояс отлип от талии и потом упал у неё под спиной.
Живот её оголился, груди – только наполовину. Халат, едва удерживаясь на плечах, ещё на чуть-чуть успел впитать с её тела тёплую влагу. А затем упал и он.
– Мне легче, господин, спасибо вам. А теперь позвольте мне уйти.
– Ну уж нет, – подпрыгнув, он накинулся на неё.
– Ох, вы надавили мне на живот, зачем же? Мне же только полегчало.
– Это будет приятная боль, госпожа, обещаю вам.
И Ласка в тот же миг зарыл лицо в её груди.
Мейтна представил, как задыхается от её дыхания. Она задержалась у него во рту… определенно… будь она с ним, так и было бы. Схватив его за ладонь, она направила свою руку под одеяло и нащупала нужное, поводила его ладонью туда-сюда и заставила жарко выдохнуть.
Ему было радостно, что она не боялась. Она не убежит в ужасе, как это делали другие девушки. Она определенно останется с ним… да… с ним… на короткие десять минут. И в момент, когда ладонь внизу задвигалась с ещё большей прытью, он услышал, как голос его переменился. Он заткнул себя, но эхо знакомых стонов уже отзывалось мистической хищной злобой. «Я предупреждал тебя, – говорил он одной. – Я болен, – успокаивал он другую. – Я ищу выход в тебе, – тараторил он последней девушке, что была в его спальной в последний раз». Продолжая ублажать себя, он вспоминал, как они убегали от страшного голоса. Как им больно было видеть, в кого он превращался у них на глазах. И он стыдился… он ненавидел себя и свой голос, и ту проклятую перемену, после которой он оставался один. Но стенографистка осталась.
Появившись из ниоткуда, из пропылённых воспоминаний, она прижималась к нему. Словно призрак, она окутала его уставшее тело, а в действительности, укутала разгневанный разум, которому давно… и правда давно не хватало откровенной и трепетной ласки.
Халат увяз в покрывале. Одна из ламп на столешнице покачнулась. Подушки, ушитые серебряной нитью, рассыпались по полу, окружив кровать полукругом. Ласка распихивал всё, что могло помешать ему наслаждаться возлюбленной. Она едва ли противилась. Чуть отталкивая Ласку, стенографистка переживала, что после финала заснёт сладким сном. В шесть утра ей нужно вернуться обратно, в свою комнату с девочками. Но он наслаждался ей столь упрямо, столь бескорыстно, что тело, пробираемое