же вряд ли могла сказать, будто Кьют пробуждает в душе ее трепет, а она с нетерпением ждет каждой встречи. Скорее, девушка проводила с ним время, ведь: «А с кем еще? Чарли – единственный кандидат на роль».
Так, ни пышный наряд, ни престранное настроение невесты не шли к обстановке, которую им обеспечили. Впрочем, кроме этой несуразицы, торжество проходило неплохо. Рудковски и Кьют восстали против обрыдлого «горько!», и гостям доводилось забавляться лишь пошлыми шутками, что касалось Джозефа, и мечтаниями о светлом будущем детей, чем занималась весь вечер Агата.
Сами «дети», казалось, были довольны. Чарли весь вечер любовался Катериной – сердце его наполнялось радостью и любовью: сколько ни случалось у них конфликтов, в конце концов они вместе и счастливы.
Разум Рудковски однако не отдавал безмятежностью. Девушка все продолжала метаться в сомнениях и подозревала себя в ошибке выбора. При этом Катерина весь вечер освещала улыбкой собравшихся, снова и снова крутя в мыслях пленки с записью разговоров о свадьбе.
Одним из таких стал диалог с миссис Бристоль. К нему Рудковски возвращалась всякий раз, стоило ей нарваться глазами на бабушку. Еще за неделю до свадьбы Агата натаскивала Катерину на откровенность с самой собой. Она уверяла девушку: самое главное в жизни – честность. В первую очередь – перед собой. Рудковски закатывала глаза и упиралась. Упиралась так сильно, как только могла, а головой понимала: Агата бомбардирует шаткое укрепление.
– Катерина, если ты сомневаешься, разве это не повод от всего отказаться? Как ты можешь быть щепетильной в выборе ежедневных нарядов, но совершенно бесхитростной, когда речь заходит о выборе мужа?
В конце концов Рудковски не выдержала:
– Он не возбуждает во мне трепетных чувств – я не отвечаю ему взаимностью. Никто из нас не счастлив, чем не компромисс?
Агата смотрела на внучку с сочувствием. Она отказывалась признавать, что слова слетели с уст ее обожаемой Катерины. Чуть оправившись от удара, женщина взялась испытать судьбу в последний раз:
– Детка, я знаю: молодые не внемлют советам старших. Но посмотри на меня, – Бристоль почти умоляла Рудковски. Ей не хватало лишь встать на колени. – Моя жизнь была искалечена. Любовь моя, не ломай ты свою.
Катерина упрямилась.
– В этом нет смысла. «Того самого» я уже вряд ли встречу, сгодится и так. Как минимум, нас все устраивает, – и прежде чем Агата успела возразить, девушка вышла из комнаты.
Рудковски убеждала себя, что несется навстречу счастью, в глубине души понимая: это мираж. Катерина прекрасно знала о неутихшей любви к Генри, но сейчас она, словно шавка, голодная и бесхозная, бежала к первому встречному – тому стоило только усыпать дорогу лакомым угощением. Так, увидев в Чарли щедрого на корм хозяина, девушка соблазнилась – в мире свершилось фальшивое совокупление душ.
– Катерина, а где вы будете жить? – спросил дочку Джозеф, тем самым вырвав ее из болезненных дум.
– Я… мы… – Рудковски