не доходя до своего двора, показала Прасковья Агафии место запущенное – двор этой бабы, жившей как пташка, гнезда не свившая. Ворот не было вовсе.
– А им не от кого запирать. Попроси дурака дверь стеречь – он ее на плечи взвалит и по ягоды пойдет. Анисим створки сам снял – то ли печь топить, то ли на спор, – рассказывала спокойно Прасковья, а княжне плакать хотелось от жалости к детям.
Крыльцо избы набок наклонилось. Сквозь распахнутые дверь и окна видны были грязные голые стены и пол. Какие-то столбы, бревна и доски хранили еще память о разобранных хозяевами непутевыми бане или хлеве.
Следующий двор ворота имел – и сейчас их раскрывала совсем молоденькая девица, почти ребенок. Волосы у нее были темно-рыжие, всклокоченные, заплетенные в короткую косу. Рубаха – грязная, серая, с кое-где оборванной желтой тесьмой – сидела на нищенке мешком. Почуяв, видно, Агафию и Прасковью за своей спиной, маленькая хозяйка к ним обернулась:
– Вот и гости пришли к нам с сестрицей!
Схватив княжну за руку, девочка затащила ее на двор, где сараи, хлев, конюшня и амбар покосились. В них гулял ветер. Но страшнее всего была изба – темная, с дверью закрытой и рухнувшей крышей.
– Ты Ванюшу не видала? Сестрица его ждет. Зовет меня сегодня и говорит: «Коли придет Ванюша, так обрадуюсь, что тебе, Аксютка, платочек желтый подарю!» А я тебе сказку расскажу. Жила-была княжна – красавица писаная. Летит сова по небу ночному. Внучка плачет – бабка ее топить ведет. Ха-ха-ха!
Лада-млада, кудри-кольца,
Полюбила своевольца!
Он за стог не силой вел.
Там цветочек алый цвел.
Ай-люли, ай-люли!
Сваты к ладе не пришли…
Агафия смотрела со страхом в глаза безумной. Были очи большими, цвета выцветшего лопуха, полными одиночества и тоски, словно внутри кто-то понимал всю тягость житья-бытья нищенки, помочь рвался, но не мог.
– Чего сюда пришла побираться? Собак спущу! Пока по чужим дворам шастаешь, со своего самое дорогое унесут, – рассердилась вдруг безумная.
Прасковья вытащила Агафию за рукав на улицу. Княжна уже настолько испугалась и опечалилась, что сама бы еще долго у избы с обрушившейся крышей простояла.
– Это Аксютка-дурочка. Две дочери у моих соседей было: Матрена и Аксютка. Младшая за старшей хвостиком бегала, слово каждое на веру принимала, без сестрицы ни есть, ни спать не могла. Все на них любовались. Да пришла беда – батюшка с моста через речку Заряницу упал. Повредил ногу. Бабам одним с хозяйством большим управиться не по силам было. Наняли работника Ванюшу. Стала по нему Матрена сохнуть. Может, правда наврал девке с три короба. Может, вел себя как положено и любви не хотел. Кончилось лето красное. Встал хозяин на ноги. Ушел паренек. Старшая дочка за ним подалась – воротили, побранили. Три дня девка слезы лила. На четвертый в церковь ходила, с сестрой гуляла, с подругами вечером пряла да пела. На пятый прыгнула с моста, в Зарянице