делало ее приятнее. Голос паренька был сильным, хоть и не всегда попадали слова под звуки, слетавшие с десяти звонких, на малую часть медных, струн.
Ой, мела вчера метелица, мела!
Меня милая сударушка ждала.
Я по полюшку – белым конюшкой,
По лесочку пойду рыжей белочкой,
А по улице – черной курицей,
А по дворику – верным псом твоим.
До утра бродить, что ли, около?
Я в окно влечу ясным соколом.
Никогда мне с тобой не распроститься,
И вовек нам двоим не разойтиться!
Бортэ и Агафии песня понравилась, Воика они долго хвалили. Пареньку кередка показалась задумчивей обычного.
Ночью девицы, задвинув занавески, обсудили на полатях все, что пережить за день минувший успели. Бортэ истории о детях Устиньи и дурочке Аксютке тронули.
– Жаль мне и бедных, и безумную! Приглядеть бы кому за ними.
Кередка лежала, приподнявшись на локте, сняв с головы платок. Агафия наматывала короткую черную прядь на палец, о своем думая.
– Я попрошу Прасковью завтра напечь пирогов и раздам детям и Аксютке.
– Дай мне лечь, – попросила Бортэ, и рука княжны у волос ее исчезла. – Надо придумать, как платок иначе завязывать. Мне жарко в нем. А семь ртов кормить мы сможем ли? Сколько денег Радолюб оставил Воику?
– Хватит и на доброе дело. Что мы, звери дикие, чтобы молча на чужую худую долю смотреть?
– Всем разве поможешь?
– Разве я тебя прошу помогать? Ты лучше пока в избе посиди, в село не суй носа. Едва ли и здесь кередов любят.
– Впору уж рожу перекроить, – пошутила Бортэ.
– Лучше того, что есть, у нас с тобой не выйдет, – ответила Агафия, и обе девицы захихикали, рты зажимая руками.
– Ну так где жить лучше? Как вы с Воиком рассудили? – спросила золотоволосая девица, когда подруги успокоились.
– Воик хороший, но болтун. Я ему почти не отвечала – боялась ошибку совершить, и тогда бы мы дорогу к Новому Волчку не нашли.
– Ой, Бортэ, за нами приедут. Нас туда проводят, – сказала Агафия, но сердце ее сжалось, словно от тоски.
С утра со двора глухой вековухи на заброшенный через забор перебиралась девица в белой рубахе, зелеными узорами и тесьмой украшенной. Нимало не тревожась о том, что алые голенища сапог видны во всей красе из-под задравшегося подола, Бортэ спрыгнула вниз. Подошла кередка к открытому настежь сараю, заглянула внутрь. Увидела прислоненные к стене косы. Цокнула языком. Много чего еще было там такого, о чем княжна Агафия, о землепашестве мало знавшая, подруге не рассказывала, потому кередка развернулась и пошла к избе. Дверь не открывалась. Решив, что Аксютка заперлась, Бортэ захотела уйти. Проходя мимо стены, заглянула девица в пустое окно – без ставен или бычьего пузыря. Никого! На досках посреди пола (не остатках ли крыши, которые после похорон и убрать-то некому?) и столе