выдалась особенно снежная. А там, на другом краю…
Аурика и Бер встали рядом, взявшись за руки.
– Здравствуй, Мать елей! Здравствуй, бабушка Елка!
Мощная трехсотлетняя ель, возвышавшаяся над чистинкой, казалось, хранила молчание – но в молчании этом Аурика и Бер ясно услышали ответ: «Здравствуйте, внучата!» Нижние ветви ее, давно высохшие, торчали из неохватного ствола, будто кости древних зверей, в густо-зеленой хвое наверху розовели налитые шишки. Ель, казалось, улыбалась – одновременно сурово и ласково – приветствуя пришедших. К стволу ее шла аккуратная строчка косульих следов, огибала его вплотную и уходила спокойно дальше, в чащу. Косуля будто знала, что в этом месте ей ничего не грозит.
Аурика скинула лыжи, поскорее поставила их стоймя к сосновому стволу – и с веселым визгом прыгнула прямо в снег. Он принял ее, как принимало летом лесное озеро, осенью – палая разноцветная листва, а весной – рябиновые заросли, и она с восторгом каталась в нем, вздымая искрящуюся пыль.
– Береле! Береле, иди сюда! Ой, как же я соскучилась!
– За две недели? – Бер смотрел на нее, улыбаясь в заиндевелые усы, как на ребенка.
– Конечно! Я бы всегда тут жила, будь моя воля, ты знаешь! А бабушка Елка, думаешь, не соскучилась? А косуля? А остальные? Мы же сказали им, что придем на Новый Год, и не пришли!
– Да, нехорошо получилось. Но что же делать, если мы…
– Да, приболели! Да, они понимают! В лесу это тоже случается… Слышишь, Бер, ты же слышишь – они все понимают!.. Ну, ничего, бабушка Елка, ничего, братья – Новый Год у нас всегда с собой! Мы все равно его отпразднуем – все вместе!
Аурика вскочила, быстро отряхнулась – и вдруг прыгнула прямо к Беру, обхватила его за шею, лизнула в нос, чуть не повалив прямо в снег.
– Доставай скорее дощечку, будем откапывать нашу сидушку!
…Они сидели, обнявшись, на двух толстых бревнах, удобно выдолбленных под скамейку. Такие же толстые, смолистые бревна – даже, пожалуй, еще толще – пылали сейчас в костре, выбрасывая снопы искр, как маленькие фейерверки, и заливая теплым медовым светом всю полянку посреди сгустившейся синей темноты. Дрова эти Бер с Аурикой заготовили еще в прошлом году, спилив несколько сухих смолистых сосен – таких немало стояло здесь, в потаенном уголке леса, где, несмотря на близость деревень, им ни разу не встречались следы людей. И теперь здесь, посреди сугробов, им было даже жарко. Они сняли шапки, расстегнули куртки; усы Бера чуть мерцали серебром, а в темных рыжеватых волосах Аурики поблескивали золотые отсветы костра. Где-то за лесом – не так уж и далеко – залаяла деревенская собака, простучал по рельсам одинокий вагончик-«кукушка». Но звуки эти доносились как бы из другого мира. Аурика и Бер лениво, вполуха вслушивались в них вместе с остальным лесом – так же, как и он, невидимые и неслышимые деревне из-за темной стены деревьев.
Чуть поодаль, натянутая между двух сосен, стояла их палатка – их гнездо на эту ночь, как и на много, много других ночей,