тот заметил это и ответил вопросительным взглядом.
–Я сказал ей, что это твои родители,– пояснил ему Норов.
–А,– Жан-Франсуа улыбнулся, показывая мелкие неровные зубы, и закивал.– Да, это мои старики. Славные, правда? Я не очень на них похож?
–Ну, некоторое сходство есть, – дипломатично ответила Анна.– А чем они занимаются?
–Оба на пенсии. Раньше отец преподавал французский язык в лицее, а мать – учила музыке.
–Значит, любовь к музыке у вас – наследственное?
–О, да. У меня еще трое братьев, все музыканты. Папа сам не играет, но он – меломан. Жить без музыки не может. Он слушает ее больше, чем я.
–Реми написал книгу о гонениях на евреев во время второй мировой войны,– не без гордости вставила Лиз.– Ее издали здесь и перевели в Израиле. Он возглавляет местную ассоциацию, которая расследует преступления нацистов против еврейских детей.
–Немцы здесь преследовали евреев? – спросила Анна.
–Немцев здесь не было,– ответил Жан-Франсуа.– Вишисты. Они пробовали ловить евреев, но в наших краях французы евреев не выдавали.
–Отец мне рассказывал, как бабушку с дедушкой укрывали в своем доме протестанты,– чуть покраснев, прибавила Лиз.– Говорили вишистам, что это их родственники.
–Так поступали многие, не только протестанты,– сказал Жан-Франсуа.– И католики, и атеисты.
–Ваша мать похожа на испанку,– сказала ему Анна.
–Есть немного, – согласился он.– В ней четверть испанской крови. А я? Тоже похож на испанца?
–Копия,– подтвердил Норов.– Вылитый Исаак Альбенис.
–Кто? – переспросила Лиз.
Анна тоже вопросительно посмотрела на Норова.
–Великий испанский композитор,– ответил Жан-Франсуа и с шутливой гордостью расправил узкие плечи.
* * *
–Наша экономика не выдержит длительного карантина, – терпеливо объяснял Реми отец Клотильды. – Ее и без того целый год разоряли желтые жилеты! Трудно сказать, во что обойдется даже один месяц. Я думаю, в десятки миллиардов…
–Причем тут деньги, если на кону человеческие жизни! – возражал Реми с какой-то юношеской пылкостью.
–А я и говорю про человеческие жизни! Про социальные гарантии, расходы на медицину, страховки, пособия. Карантин все это съест. Он уничтожит бюджет. Резко ухудшится уровень жизни, население быстро это почувствует.
–Экономика существует для людей, а не наоборот!
–Опять лозунги, Реми,– улыбнулся отец Клотильды.– Вы, социалисты, их очень любите, но платить за них почему-то должны мы, деловые люди. Кстати, сколько людей, по-твоему, будет спасено введением карантина?
–По подсчетам врачей, тысяч сорок, не меньше!
–То есть, ценой подрыва экономики можно в теории спасти сорок тысяч жизней. Подчеркиваю, в теории. Но во Франции в один месяц умирает больше! И не в теории, а в реальности. Но почему-то это тебя не волнует, не так ли?
–К тому же мы сейчас говорим об очень пожилых людях,– напомнила Клотильда.– С хроническими