вокруг меня, хотя этот район, снова скажу это, был под контролем боевиков. И я стал задумываться о причинах всего, что произошло. И знаешь, я не верил правде, которую сам же вывел в своей голове. Я не верил, что какая-то авантюра США в Европе могла привести к такому. У меня не было никаких источников знаний, кроме собственных глаз и ушей, но я был глуп и не мог им поверить. Единственное, что крепко засело тогда у меня в голове, так это то, что нас сбили не моджахеды. Это были американцы, точно. Но зачем, почему? Тогда я еще ничего не знал о бомбах и ракетах, я жил вчерашним днем и вчерашним умом, потому что не смыкал глаз уже черт знает сколько времени. Не мог поверить, что мир, в котором мы существовали, сам больше не существует. Что нету больше… Что ничего нет больше.
Наверное, заплакал бы в тот момент, да мне не дали. Он мне не дал.
Я услышал едва различимые шаги. Точнее, это было похоже на шуршание по песку, словно кто-то волочил ноги, пытаясь, так же, как и я, просто существовать, уже не обращая внимания на то, что происходит вокруг него. Я подполз к своей огневой позиции и уже был готов стрелять на поражение, но оказалось, что он всего один. Один единственный человек брел мимо моей горной гряды по пустыне, и тащил за собой автомат, держа его за ремень. Я сразу признал оружие. Сразу же. Нас натаскивали на такое, как поисковых собак. И еще ни разу чутье меня не подводило. (Стоит сказать, что нас, как саперов, много раз вызывали на разминирование афганских складов с вооружением, и там я видел такие винтовки, трогал их, и даже с разрешения ГРУ-шников, стрелял по консервным банкам). Но меня смущало то, что человек был замотан в какую-то не то простыню, не то сорванную откуда-то штору. На его башке был тюрбан, а лица было не разглядеть – темно и достаточно далеко. Сперва я подумал, что это душман бредет куда-то, но потом сразу же и осекся – вроде, как и не душман. В любом случае, я решил его окликнуть. У меня было преимущество. Он меня не видел, я был в выгодном положении, а вот он словно на моей ладони. И если что, я срезал бы его всего одной очередью.
Крикнул ему какой-то заученный фразой на пушту. Тот обернулся, но, вроде как, не понял, чего говорят. Я ему сказал, что-то по типу: «Бросай оружие!», а он стоит, поворачивается. И взглядом источник крика ищет. Еще кричу, говорю, мол, бросай оружие. Пуштун из меня такой себе, скорее всего я звучал так, как звучат немцы, когда пытаются говорить по-нашему, но смысл-то я донес? Донес! А он стоит, молчит, и автомат все еще держит. Ну, стало быть, не пуштун этот незнакомец. А кто? Тогда я этого еще не знал. Да и вообще сперва списал все на то, что мне привиделось. Может, палку из-под песка выдуло, а мое не спавшее сознание, мне людей с автоматами рисует? Кричу-кричу, а он рыскает глазами, лицо поворачивает и ищет меня. Стрелять предупредительный я не стал, а то позицию бы сразу выдал вспышкой.
Но тут я и подумал – автомат. Его автомат, мам. Не мой. У меня-то наш, Калашников. Длинный такой, зараза, неудобный бывает, но родной. Так, опять отвлекся, подожди маленько… Так вот, держал он в руках пластиковую западную