над Широкой такие же люди… и так же рожь колосится над Тихой. Над Белой такое же небо… Над Бурной такие же звёзды, такое же солнце там светит над Шепчущей… Там над Бурным Потоком такие же песни. Только меня там давно уже нету…
В отдалении встали два всадника, прибывших издали – от Дубовой Горы. Старший обнял отечески младшего, хлопнув того по плечу.
– Возвращайся хоть ты… Сколько руны кидал я – не зрить нам уж Гисли.
– Я вернусь. Кто же мельницу будет тебе починять? А то будут все люди возить на муку урожай к тому жирному Гицуру в Западном Доле, козлине! – поддержал дядьку Гуннар, дотронувшись дланью до скрытой под верховницею скъюты – до той половины, что была дарована им год назад в этом месте, когда был оберег ещё целым… когда был ещё брат.
– И невеста его… что же без мужа ей быть? Девка славная Вигда, с приданым – и сама хороша. Ведь с лица всё едино вы оба какой из двоих… – вдруг добавил племяннику Харл.
– Это Гисли давал с ней друг другу зароки. Зря ты первым его отослал тогда, дядя… – буркнул негромко ему младший из близнецов, – он был парень спокойный, оседлый, ему бы на мельнице дело вести и сжениться с той девкой. А я лучше в бою, и сидеть тут спостыло за годы.
– Вижу – в него ты пошёл в чём-то сам… – сказал дядя негромко.
– Я другой. Не такой, как был он.
– Для иных то порою неважно… – вздохнул Харл с печалью, – и помни – о том, кто ты есть, не тверди никому. А северянам тем больше… Лучше людям не знать, чьей ты крови и семени.
– Вечно прятаться тоже совсем не по мне, – Гуннар резко нахмурился, – может славой затру его имя…
– Иной раз одна слава другую и трижды не спишет… Служи верно, себя стереги, помогай всем товарищам в войске, с кем станешь ты дружен – но молчи лучше, сам ты кто есть и откуда. Даже там, вдалеке от Ворот, не всем мило услышать то будет. А на севере…
– Я вернусь, – твёрдо вымолвил Гуннар, ступая по сходням на судно, – а насчёт Вигды подумаю сам! Девка и правда хорошая…
– Наконец-то заметил… – одобрительно фыркнул ему старший родич.
– А может получше иную какую найду – мир большой же!
– Весь в него ты пошёл тем упрямством – как кость, – покачав головой сказал дядя племяннику в спину, махнув на прощание дланью.
– Ну так ты меня сам же прозвал! – уже издали крикнул ему с судна Хедина Гуннар.
Точно разрезанный лезвием ножниц натянутый холст заструилась своей чернотою вода под просмоленным килем, расширяясь незримою бездной меж берегом Зыбицы с немо застывшим там дядей и парнем, схватившим ладонью борт судна Скутлкъёре, уходившего вёслами ввысь по течению к Хаттэикгейрду – и дальше в верховья к хребту Сторхридсальдрэ.
Ветер рвал ветви елей, завывая над чернолесьем. Лишь вершина Хвитхо́фуд-фъя́ллерн, высочайшей из гор на восточных отрогах Каменных Ворот ещё была укрыта снегами, тогда как весеннее солнце согнало с земли меж хребтов и на кручах их белый покров зимних стуж, согревая лучами простор. Тут, в укрытом в долине селении орна достойнейших