ты уж помягче, Три Жала – а то Хвёгг один знает, какая ей дурь в голову без поводьев ударит от горя. Ваше ж семейство, не обессудь, тем и славится – в бабах тем больше… – буркнул старейшина гостю угрюмо.
– Да не из наших почтенная была – сам знаешь, чья кровь её.
– Кровь… Уж крови там было… – нахмурился Свейн, почесав долгую бороду.
– Как будто дурное мы сделали! Воздали как должно – и хватит судить нас по трусов словам! – нахмурился гость, – что нам было – простить?
Вершивший обозом воззрил в глаза старого Свейна, прищурясь насмешливо.
– И потом – вы же тоже в те годы соседям своим крови много пустили – забыл ты, почтенный? Ведь и сам ты был там же в Хатгейрде…
Почтенный Свейн Хаттэ печально вздохнул, не став спорить с соседом – по-иному считая огромную цену прошедших когда-то кровавых событий их края – где иные чужим нажиты́м разжились под то страшное дело, а другие и рады тем были, по сердцу была им резня… И окликнул девчонку, взмахнув ей рукой.
– Эй, Гильда – иди-ка сюда, моя милая… – промолвил он тихо – и девушка вздрогнула, меняясь в лице от предчувствия вести недоброй, и так говорившей угрюмым лицом старика всё без слов.
Тёплыми ветрами, солнечным заревом и яркою зеленью листьев новая весна шла незримо над краем, вселяя надежды в людские сердца – и как знать, чем взойдут они позже, каковы будут всходы их к осени… То известно богам лишь являлось – а их дети как водится были слепы, сами торя дороги себе наугад…
ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 2
Ночь лежала над Вингой как шитое искрами звёзд покрывало из тканого чёрными нитями с синею кромкой заката небесного свода. Тут, вдали от стерквегга и Верхнего города возле хугтандов времён ёрлов Къеттиров чья-то ладонь растворила оконце чердачного лаза, пугая уже отходивших ко сну диких птиц, что встревоженно стали бурчать глухим воркотом, копошась в своих гнёздах на брёвнах стропил и залопав крылами. Человек осторожно приподнял их родича, что родился в нездешних краях, и проверив крепление к лапке мешочка с посланием выпустил птицу на волю. Голубок вспорхнул в небо, чёрной точкой стремясь между крыш в темноте к облакам, и кружась в высоте стал ложиться в бок Главных Ворот – на восток.
– Храни Гудсти тропу твою, птаха…
Человек закрыл створку оконца, и тихо ступая по полу в светлеющих пятнах скорлупок с помётом гнездившихся птиц зашагал вниз по сходам. В комнатушке чуть ниже горел огонёк разожжённой светильни, и за столом для письма что-то делал второй из мужчин много старше годами.
– Полетел?
– Как стрела. Минуй ястреб его в небесах и куница на ветках.
– Никого не бродило вокруг?
– Обижаешь, отец. Что я – мальчик, башку тут высовывать? Сам вспорхнул и пошёл как с гнезда.
– Осторожнее будь, сын. Дело наше – не мыло варить…
Молодой подошёл к старику, сняв с треноги на углях железный таз с кипенем, в чьём нагретом до нужного жара вместилище плавали давшие силу целебных их свойств