владетеля Эйрэ – и обратно теснимые им. Много горьких потерь выпадало для Тийре – и тем больше терзала его не стихавшая свара с родителем Этайн, не желавшим доселе мириться и отказавшим в союзе в тянувшейся распре – несмотря на попрёки от прочей родни их семейства, кому претил напрасный раздор их с владетелем Эйрэ.
Но что сделано было – того не вернуть… И теперь без могучих владетелей запада много меньше ему было копий в войне – и ещё меньше было спокойствия в сердце – так как даже желая забыть дочерь Кадаугана не всегда выходило у сына Медвежьей Рубахи то дело… Ибо сложно порой выдрать с корнем волчец, что терзает колючим шипом, раня руки – и намного сложнее то вырвать из сердца – даже ради того, чтоб достичь примирения с Конналами.
Впрочем, есть в свете вещи, что жалят намного больней – хоть и боль их порой не долга, если сравнивать с женщиной…
– Вот скотина дейвонская! Выблюдок! Падаль смрадна́я! Вот же свезло тому выползку… Чтоб подох снова трижды, псоглавец!
– Да утихни, владетельный – сколько же можно? Наше поле, разбили врага – одних пленных под тысячу взяли мы здесь – а иных уже гоним лесами, Килух прочно им сел на хвосты.
– Точно! Сколько же можно чести́ть? – поддакнул второй из воителей.
Вокруг слышались стоны и ругань, хулы́ и проклятья. Сотни павших устлали телами равнину сражения подле дейвонского Э́иклундге́йрда, владения Фрекиров – где в сегодняшней стычке сошлись войска ёрла и а́рвеннида. Уцелевшие в битве живые тащили к намётам их стана тех раненых, кто сам встать был не в силах, собирая лежавших на волокуши, а прочих таща парно под руки. Кровь пропитала зелёный ковёр летних трав, истоптанных нынче в разбитую грязь под ногами, где прошлись прежде тысячи воинов – подошвой, колесом и копытом коней раздирая простор по́ля битвы. Алым блеском темнели копейные жала их конных и пеших рядов, отдыхавших теперь после жатвы голов в это утро. Алым красило солнце броню и щиты, обагрённные цветом тяжёлой победы.
Алым цветом сочились пронзённые смертью копейных и стрельных шипов сквозь броню все людские тела и огромные конские туши, лежавшие навзничь одно на другом в месте сшибки, орошая вознятые древки со снятыми с недругов страшной добычею «жёлуди битв», устилая собой и печальные тропы злосчастного бегства не взявших победы в то утро…
– Вот уметил же, пёс! Или Шщар ему руку подвёл! Пополам ему треснуть… Чтобы змеи его согревали!
– Помолчи лучше, правда! – вторил первому воину тяжко дышавший второй, волоча в руках скрутку плаща, на ходу опираясь свободной ладонью о черен копья. Все в крови, они спешно бежали к холмам, что вздымались над пустошью, где встретил их враг. Там среди росшей дубравы виднелись светлые серые пятна намётов их воинства.
– Вот же его Всеотец их приветил там в Халльсверд… что свезло так псоглавцу… попасть… Чтобы Шщар его жрал… сотню раз круг по кругу…
Кровь, сочась сквозь броню, мерно капала наземь, набрякая багровым сквозь нити плаща. Тийре морщась от боли лежал в волокуше, что тащили бегом