передать кое-кому письмо, – отвечает Нелла, уязвленная непринужденностью служанки.
– А кто этот кое-кто?
– Никто. Мастеровой.
– Ясно. – Корнелия ежится. – Пора уже закупать мясо. Надо растянуть его хотя бы до марта. Странно, что он до сих пор ничего не прислал.
– Кто не прислал?
– Не важно, – бросает Корнелия, глядя на канал и беря Неллу под руку. – Кое-кто.
Прижимаясь друг к другу, молодые женщины быстро идут по Херенграхт в сторону центра. Стужа не совсем еще лютая, но чувствуется, что зима не за горами. Ощущая руку Корнелии, Нелла размышляет над странностью положения. В Ассенделфте лакеи и горничные никогда не проявляли такого дружелюбия. Большинство были открыто враждебны.
– Почему Отто не пошел с нами? – спрашивает Нелла и, поскольку Корнелия молчит, добавляет: – Я видела, как он отказался.
– Он предпочитает быть там, где легче.
– Легче? – смеется Нелла. – Как так?
Горничная мрачнеет, и Нелле остается только надеяться, что она не услышит в ответ очередное «не важно». Но нет: когда речь идет об Отто, Корнелия откровенна.
– Тут называет судьбу обоюдоострым клинком. Он здесь – и не здесь.
– Не понимаю.
– Его погрузили на португальское невольничье судно, шедшее из Порто-Ново в Дагомее в Суринам. Он сирота. А хозяин в то время продавал медь для рафинадных фабрик Вест-Индской компании.
– Ну и?
– Он увидел Тута и привез его обратно в Амстердам.
– То есть Йоханнес его купил.
Корнелия закусывает губу.
– Гульдены порой действуют вернее молитвы.
– Только не говори это при Марин.
Корнелия пропускает замечание мимо ушей. Видимо, час сплетен про Марин и ее клешни окончился.
– Отто было шестнадцать, а мне – двенадцать. Я только поступила в дом.
Нелла представляет, как они переступают порог. Совсем как я… Любопытно, Марин уже тогда подкарауливала в темноте? Какой мир Отто оставил позади? Очень хочется его порасспросить. Нелла слыхала про пальмы, но не в состоянии вообразить жаркий Порто-Ново или Суринам. Бросить все это ради каменных стен, каналов и чужого языка…
– Он настоящий джентльмен, хотя люди думают иначе. – В голосе Корнелии проскальзывает новая нота. – Когда он приехал, то целый месяц молчал… Я заметила, как вы смотрите на его кофейную кожу, – добавляет она лукаво.
– Неправда! – протестует Нелла.
– Все смотрят. Всем в новинку. Дамы, когда еще приходили в дом, сажали птиц ему в волосы, будто в гнездо. Он терпеть этого не мог. – Корнелия делает паузу. – Неудивительно, что госпожа Марин на дух не переносит вашего попугайчика.
Улица вокруг странно притихла. Медлительные грязные воды канала покрылись по краям тонким ледком. Нелла пытается представить темнокожего юношу, оглушенного птичьим чириканьем, и дам, которые засовывают пальцы в его кудри. Стыдно, что ее любопытство столь очевидно. Йоханнес ведет себя с ним как с обычным человеком, потому что Отто и есть обычный человек… Но его голос, лицо! В Ассенделфте не поверили бы!
– Почему дамы больше