весьма и весьма объективными относительно достоинств и недостатков внешности родственников и подруг, они искренне полагали, что уж сами-то выглядят лет на десять – а то и все пятнадцать – младше своего возраста.
– А посему, – с усмешкой продолжал Кормон, – что от вас требуется, так это выяснить заблуждения заказчика относительно самого себя и отобразить их на холсте. Это не так уж и трудно: нужно лишь чуть выправить нос, увеличить глаза, освежить цвет лица, удлинить шею, округлить плечи, утончить пальцы, приподнять грудь, заузить талию, а также убрать все морщины, бородавки и родинки. Особое внимание следует уделить таким вроде бы мелочам, как броши, кольца, ожерелья и алмазные браслеты: от картины должен исходить дух неподражаемой элегантности, богатства и роскоши, и тогда заказчик будет поистине восхищен поразительным сходством. В этом-то кроется секрет признания и финансового успеха.
– Не бойтесь льстить женщине, – любил повторять Кормон. – Лести никогда не бывает много!
Однако несмотря на присущее ему дружелюбие – все эти «друзья мои!» и трепещущие холеные ручки, профессор Кормон был подвержен приступам самого настоящего гнева. Малейшая попытка соригинальничать, любое отступление от правил академической живописи приводили этот безобидный с виду скелет в бешенство.
– Вы забыли, что я состою в отборочной комиссии Салона?! – кричал он, брызгая слюной. – Так вот, я вам это напомню. И будьте уверены, уж я-то постараюсь, чтобы ваша мазня никогда не попала в Салон. Может, хоть это научит вас с уважением относиться к искусству вообще и мнению наставников в частности.
После такого выступления провинившийся студент должен был покинуть мастерскую и найти себе другое занятие, так как путь в Салон оказывался для него закрыт навсегда.
Анри, хорошо осознававший «неправильность» своего художественного восприятия, был вынужден проявлять особую бдительность. Он старательно заполнял основные тени сырой умброй, выверяя каждый мазок. Столь очевидное усердие не могло остаться незамеченным Кормоном, и тот иногда вознаграждал ученика дружеским похлопыванием по плечу.
– Терпение, Лотрек, терпение, – повторял он. – Таланта у вас нет, но вы стараетесь. Вы выполняете все мои указания и усердно трудитесь. Терпение! Со временем вы научитесь недурно рисовать. И кто знает, может быть, когда-нибудь ваши картины займут свое место в Салоне.
После этого он переходил к следующему студенту, а Анри замирал в оцепенении на низеньком табурете, не помня себя от счастья.
После занятий он отправлялся с друзьями в кафе Агостины, где всегда было шумно и многолюдно, где оживленно болтали студенты, где за столиками разворачивались жаркие дискуссии. Он слушал бесчисленные проклятия в адрес галеристов, критиков и академиков, изрыгаемые крикливыми членами недавно образованного Общества независимых художников.
Он видел мирно попыхивающего трубкой за чашечкой кофе Жоржа Сёра, спокойного юношу,