дальнем правом углу стоит криво сколоченная деревянная кровать. Возле окна, держа руки крест-накрест, возвышается отец. Глубокие, как ущелья, морщины изрезают лицо; пустые, точно стеклянные, глаза не отрываются от Зигвата. Губы растянуты в широкой злой улыбке.
– Ты вернулся! Я всегда знал.
– Я скоро уйду.
– Да ну?
Зигват приподнялся на локтях, в желудке разлился неприятный холодок страха.
Его руки и ноги слишком малы для взрослого. Кисти рук тонкие, кажется, чуть надави на них – и, хрустнув, сломаются.
– Что ты сделал?
– Ничего, сынок. Просто ты еще не дорос до больших дел.
– Неправда!
Старик скрипуче засмеялся, отошел от стены и направился к Зигвату.
В ноздри ударил смрад давно немытого тела.
– До конца дней своих будешь жить со мной! Но всё, что есть в этой комнатенке, принадлежит мне! Мне! Здесь нет ничего твоего.
– Я найду себе свой дом.
– Скорее свиньи закукарекают, а обезьяны превратятся в людей, сын.
Зигват воскликнул с жаром:
– Ты мне никто!
Старик влепил пощечину.
Голова Зигвата качнулась назад. Щеку обожгло. От унижения на глазах выступили предательские слезы, комнатушка потеряла привычные очертания, поплыла.
– Не забывай с кем разговариваешь, щенок!
– Я убегу, убегу!
– Валяй, глупец. Умом не отличаешься от своей шлюхи-матери. Считаешь, кто-нибудь приютит тебя, накормит и напоит… Никому ты не нужен! Даже мне. Ты живешь у меня как котенок. И если нагадишь – получишь пинок под зад и отправишься на улицу! Здесь всё моё! Я здесь царь и бог!
Больше не в силах сдерживать себя Зигват резко вскочил.
С закрытыми глазами бросился вперед.
Врезал, насколько позволили детские силы, кулачками в липкий от пота живот отца. Изматывающие удары отдались слабой болью в суставах и костях.
«Получай, получай, получай!»
– Ты всего лишь нищий сумасшедший старик! Человек, наплевавший и на меня, и на мать! Не нужен мне твой дом! Ничего не нужно. Я сделаю всё сам.
В ответ – пугающая тишина.
Зигват огляделся.
Солнце вдруг ударило в глаза, пришлось зажмуриться. Ноздри затрепетали от сладких запахов персиков и кипарисов. Заголосили цикады.
Влажный, покрытый плесенью потолок сменился бескрайним, почти прозрачным, небом.
И далеко-далеко у одинокого облачного барашка завис аист.
Лицо слабо обдало горячим ветром. Взгляд упал на раскрытые ладони. Хвала Баамону! Снова стал взрослым!
Вокруг Зигвата красуются листвой и спелыми плодами невысокие фруктовые деревья.
Их так много, и оттого кажется, будто ни городов с их узкими улицами и вонючими жителями, ни морей, ни каменных дорог больше не существует.
Весь мир – бескрайние зеленые сады.
– Ты действительно любишь меня?
Зигват остолбенел, мурашки пробежали по спине, а сердце на мгновение остановилось.
Этот голос, раздавшийся за спиной, принадлежит…
– Яла?
Он