моя рука сама собой потянулась к нательному кресту, рядом с которым висел оберег. – Еще как цветет. Да неужто вы не видели? Вы сами-то здесь не за этим же?
Отчего-то при этом вопросе его улыбка словно погасла, барин молча покачал головой. Я прищурилась и глянула на него особо, как тогда… Нет, ничего не изменилось. Вихрь, кружащий на вершине холма, касающийся неба. Светящийся ярче сотен свечей, заметный мне и незаметный большинству прочих.
– А… Тогда зачем? – выдохнула я.
Молодой граф грустно глянул на меня, вздохнул и произнес одно-единственное слово:
– Не помню.
Вот так, и вся его радость куда-то пропала, – словно ножом отрезали. Я поняла: он солгал мне. Нет, не со зла, еще отчего-то – тайного и страшного, того, что мне не надо знать, потому что лучше и вовсе поберечься от такого знания.
В следующий миг он снова улыбнулся:
– Ну а ты, дитя? Расскажешь про папоротник, колдовство и прочее? Может, тогда и я припомню что-нибудь.
Я смущенно пожала плечами:
– Ну хорошо. Слушайте.
И я рассказала обо всем, что случилось. Как задремала под деревом, как вышла к тайному озеру, как страшненький говорящий зверек спас меня от русалкиного полюбовника, как пела луна и распускались цветы-искры, как древесница поила меня папоротниковым соком. Барин слушал, не перебивая. Как-то незаметно мы дошли до великого дуба и сели рядышком на шершавый черный камень… Бабка Магда велела мне на камнях не сидеть, но он, молодой парень, о такой ерунде, похоже, не думал.
– А потом древесница велела поклониться отцу дубов и закрыла мне глаза, – закончила я свой рассказ. – Я очнулась: стою на дороге, уже и ночь кончилась. Ну и полезла на холм, я знала, что вы там будете…
– Откуда же ты это знала?
– Ну как же… Древесница сказала: вихрь никуда не уйдет. Лесовичок сказал: вихрь рядом. Вот. Это для вас. Это хороший оберег, настоящий…
Мои пальцы скользнули за пазуху (шею при этом снова рвануло болью), ухватились за прохладное дерево, потянули кожаный шнурок. Легкая деревянная фигурка легла на мою протянутую ладонь: буковый корень, не живой и не мертвый, напоенный кровью человека и соком цветущего папоротника, смешанным с лунным светом.
Молодой барин, надо думать, удивился, хоть виду особо не подал. Да только при этом та невидимая заслонка, которой он пытался от всех отгородиться, словно бы чуть приоткрылась. Господи… Печаль и тьма были за его улыбкой, тьма и печаль, как у старика, который жизнь прожил и родню схоронил. Раз – и дверца снова закрылась, отсекая его тайну. Я поняла: сейчас он говорил и улыбался просто… ну, просто чтобы не волновать меня.
– Можно поглядеть? – пальцы молодого господина коснулись гладкой буковой древесины
Я кивнула: берите, мол, это ваше. Он осторожно взял оберег с моей ладони, повертел в пальцах, покачал головой.
– Тулузский крест* – ну надо же… откуда?..
– Это не крест! Это якорь… – я осеклась на полуслове: только теперь