море. Голубого нет, белого нет. Мел достали – не помогает… Пива выпили – не помогает.
Картина 3×6 готова, но впритык стоит 2-х спальная кровать, и видеть эти затиры на ватмане с пузырями – глаз не радует! Чайка тоже как-то пузырится, шар плоский…смотрим и переглядываемся. Что делать?
Ремонт в квартире только что закончился, и мы увидели белую нитроэмаль. Взяли пылесос, зарядили на распыление и, – чудо № 2! – как сквозь белый ласковый туман, проступили волны моря, чайка, летящий шар остекленел неправдоподобно, и мы тоже окосели. Краска-то – нитра! 3–4 слоя – зима или осень – холодно, но окна открыли, а маски не надели. Сидим в полуобмороке, отравились – наслаждаемся полотном! Чайка крыльями так и машет – молодцы!
Все! Закончили. Шедевр. Обнялись. Расцеловались. Успокоились. Все-таки художники… из Москвы…
И кашляя, со слезящимися глазами, поехали в старую Ригу!
Юрке уезжать – он говорит: – «Все, закончили… поезд сегодня». А мы ему говорим, – «давай пошлем телеграмму в театр?.. На море поедем вместе…», «…ну давайте…», «…завтра еще детскую, по той же технологии, распишем!..как же мы без тебя?..»
И Илонка, шатаясь от отравления, написала текст директору театра: «ЗАДЕРЖИВАЮСЬ ЭКЗАМЕНЫ ЦЕЛУЮ ЮРА». «Все, отправили», «…а какой текст?..» – «…ЦЕЛУЮ ЮРА!» И, хохоча, мы поехали дышать зимней морской Юрмалой, ходить по торосам, смотреть на белых лебедей в прибое полыньи, пить кофе с рижским бальзамом «чтобы отравление ПРОШЛО!!!»
P. S. может, мы уже и не были студентами, может, это было позже, но все равно, все было точно также. Это была наша первая монументальная роспись!
Вот такие истории происходили в нашей жизни. Мы с ней очень понимали и поддерживали друг друга.
Прошло немало лет. Но я до сих пор не могу смириться с потерей такого близкого друга. С тем, что она погибла в автомобильной катастрофе. Тем более, что именно благодаря Илоне я познакомилась с Гурамом, встреча с которым открыла мне новые пространства, чудесный новый мир…
А началось все с того, что у меня в пустой замерзшей мастерской раздался звонок, – Илона сообщила, что один ее знакомый собирает коллекцию картин для продажи где-то за границей. Тогда это было модно и часто выгодно. Собирали все, кто быстро ориентировался в переменах ветра времени. Этот ветер уже несколько раз посещал и мою мастерскую. Вынести все картины, к счастью, не удалось, но опыт скептического отношения к этому процессу уже сформировался. Иногда появлялись деньги. Но чаще забирали слайды, потом картины, и пропадали.
Посему Илона предложила объединиться, и с двух сторон присмотреться к новоиспеченному коллекционеру, который называл себя фотографом.
У Илоны тогда имелась роскошная шуба и очередная машина, ходить она не любила.
Когда мы с Илой вышли из машины, я тоже была в длинной шубке из степного волка, – свет фар выхватил из тьмы дворика на Ордынке два силуэта. Как говорится, темные, как вишни, глаза женщины сверкнули из-под капюшона и черной густой челки. Женщина была хрупкая. Рядом с ней стоял, тот самый коллекционер-фотограф